Футбольное чтиво

  • Автор темы Автор темы SAXAR
  • Дата начала Дата начала
Первая глава из новой книги обозревателя НТВ-ПЛЮС Дмитрия Федорова "Отдыхай с Гусом Хиддинком".


...если ты трудолюбив,
Прилежен, бодр и не ленив,
Тогда, согласно правил,
Тотчас потребуют, чтоб ты
Шлараффский край оставил.

Дурак, болтун и ротозей
Имеют звания князей.

Так вот вам, лодыри, совет:
Зря небо не коптите,
А всей компанией честной
В Шлараффию катите.
Ганс Сакс. Страна лентяев
(Перевод Л. Гинзбурга)




Глава 1
В Европе человека оценивают по его деловым качествам: как проявляет себя в работе, чего добился на службе. В России человек создает себе репутацию тем, как он умеет отдыхать.
Гус интуитивно понял это уже в мае при обсуждении контракта с русским футбольным биг-боссом Виталием и группой инициативных олигархов с высокой социальной ответственностью. Обсудили общие вопросы, и тут, когда разговор зашел о его обязанностях, он забросил ногу на ногу и вальяжно раскурил длинную сигару. В бокале лениво плескалось что-то аристократически дорогостоящее. Пригубил. Пустил дым. Развалился в кресле, как в шезлонге. Вопрос о количестве дней в году, которые он должен отработать непосредственно в России, как-то сам собой отпал. Положились на его профессионализм — сам решит, сколько надо быть и какие матчи смотреть.
Довольно быстро стало очевидным, что усердствовать с визитами в Москву голландцу не стоит: все и так ясно — толковых футболистов на всю страну и двух десятков не наберется. Выбора, по сути, нет. И в расстановке тоже без особых вариантов. Три лучших защитника из ЦСКА. ЦСКА играть в четыре защитника не привык. О’кей — три так три. Пусть и в сборной будет так же. Вратарь — Акинфеев. Кто бы спорил! Тех, кому за тридцать, — культурно гнать. На первом сборе они ни одного рывка не сделали, даже из вежливости. Хиддинк забеспокоился: что с ними? И тут ему знающие люди приоткрыли глаза:


— Они такие деньги получают, Гус! Им не до рывков. Лоськов, Титов — они что, бегать будут?

Несолидно как-то. Пусть Торбинский бегает.
— Торбинский? А кто это?
— Да из «Спартака». Полузащитник. Слева играет.
— И быстро бегает?
— Довольно быстро.
— Торбинский, Торбинский... — запоминал Хиддинк. — Тогда его надо к нам в сборную.
— Как скажешь, Гус.
— И правда, пусть тогда Торбинский бегает. Если он так хочет, — затосковал голландец.


Хиддинк дал простое упражнение: передача из центра поля во фланг, оттуда навес в штрафную и удар по воротам. Десять минут никто даже в створ попасть не мог. Потом помощники Гуса в процессе поучаствовали: Корнеев пошел к бровке, а Бородюк встал на подступах к штрафной. Разыграли мяч, и Саша положил два из трех.
Короче, смотреть не на что — так зачем напрягаться и приезжать сюда? А если будет что-то хорошее, запишут игру на DVD. Можно диск потом посмотреть. Как-нибудь. Хоть DVD-то у них тут имеется?


— Гус, зачем ты нас обижаешь? — улыбнулся биг-босс Виталий через переводчика. — Мы тебя завалим дисками. Любыми. И скоро откроем «Дом футбола». И у тебя там будет огромный кабинет. Даже не кабинет, а апартаменты. Можно сказать, собственный дворец. И полей в этом году мы открыли уже целых двадцать. «Подарим детям стадион!» — у нас так эта акция называется. И еще восемь полей в прошлом году.


«Поле, русское поле...» Хиддинк узнал эту замечательную песню в ресторане, где ограниченным контингентом отмечалось подписание контракта. Угощал Владимир Мономах. Веселый богач с маленькими прижатыми ушками и словно похищенными у Бармалея густыми бровями. Так получилось, что зарплату Гуса подкреплял финансами и личным отсутствием Роман Абрамович, а Владимир остался в стороне, но ему тоже хотелось хоть каким-то образом считаться при деле. Например, застолье устроить. Вот он и не скупился. Вообще-то его фамилия была Монарев. Но окружение для всеобщей приятности и масштабности называло его Мономахом. Владимир ненавязчиво обнимал Хиддинка и объяснялся в целомудренной футбольной любви:


— Как же славно, Гус, что ты теперь наш. В доску свой. Через два года не только отдохнем в Альпах, но и поболеем. С тобой, Гус, мы точно на Европу поедем.
— А как называется это блюдо? — Хиддинк пытался погасить пожар восторгов, а заодно и свернуть беседу.
— Кулебяка. Вкусно? То-то же! Национальное блюдо — кулебяка. Мы, русские, здорово умеем печь пироги.
— Как-как? Еще раз, трудно запомнить.
— Кулебяка! Ну... Cool — клево по-английски. Понял, да? И ебяка. Клевая ебяка. Cool-ебяка.
— Ебяка, ебяка, — старательно повторял Хиддинк. — Cool-ебяка. Я ее всегда буду заказывать в России.
— Гус, не зарекайся. Тут столько всего хорошего. Ты еще распробуешь нашу страну. Не страна, а сказка! Уезжать не захочешь, когда контракт закончится.


На первых порах Гусу все-таки больше не хотелось приезжать в Россию. Хотя в «Арарате», где он жил, кормили, конечно, отменно. И капуччино был неплох. Только, ему передали, биг-босс Виталий возмущался большим количеством выпитого кофе. Загадочная страна, шесть миллионов на контракт у них имеется, а на капуччино денег нет!
Зато ему были рады простые люди и журналисты. Он приехал в Питер в розовых пляжных штанах и сандалиях на босу ногу. Фурор! Все хотели пожать руку и сфотографироваться рядом. «Нам нужен волшебник!», «In Guus we trust». Саша Бородюк — внезапный друг, старший тренер сборной — со смехом переводил доброжелательные заголовки газет.


— Я все посчитал, — отчитывался Хиддинк перед прессой Северной столицы. — В высшей российской лиге выступают двести двадцать иностранных игроков. Это означает, что мне приходится выбирать из шестидесяти футболистов, причем из них только тридцать пять регулярно играют за первые составы. Не надо ждать от меня футбольных чудес. Не следует надеяться, что, раз я приехал, Россия станет выигрывать все матчи.


Все улыбались — скромничает. Вот что значит европеец!
Гуса привезли в детскую школу «Смена». Для ознакомления. Он ведь обещал выстроить пирамиду российского футбола. Или вертикаль... Он точно не запомнил этот термин. Короче, что-то из геометрии обещал. Дети тренировались кто в чем. Выглядели стайкой мародеров — наподобие гитлерюгенда на исходе апреля 45-го. Хиддинк почувствовал, что пирамида закачалась и вот-вот разрушится.


— Дик, надо что-то делать с этим. — Вечером Гус делился скорбью со своим соотечественником — главным тренером «Зенита» Адвокатом. — Это же школа вашей команды! Им нужно выдать одинаковую форму.
— Успокойся, здесь дети никому не нужны. Я все понял. Только результат основной команды. Разговоры о будущем, о стратегии — профанация. Нужен сию¬минутный результат. Потому что сиюминутный результат — это амбиции тех, кто дает деньги. Много не работай — переложи все на помощников. Так принято. Иначе упадешь в глазах русских. И почаще надувай щеки. Они любят пафос, грандиозные планы. Чем грандиознее, тем лучше. Вот «Зенит» за десять лет должен завоевать три Кубка УЕФА. — Дик перешел на английский, чтобы вовлечь в беседу босса клуба.
— Да, — убедительно кивнул тот. — Я уже доложил об этом совету директоров «Газпрома». Поэтому мы обязательно выиграем три Кубка.
— Три?! — недоверчиво повторил Хиддинк. — Почему именно три?
— Три — хорошее число. Бог троицу любит — так у нас в России говорят.


Хороший мужик. Говорят, изобретатель. Не по футбольным делам. Какие-то высокие технологии, но лучше не интересоваться. Гус сделал вывод, что в России лучше отделываться несколькими формальными фразами. Иначе не встанешь из-за стола и не сможешь приступить к работе.
На прощание они закадычно обнялись. Вообще с Хиддинком все норовили обняться. И зазвать к себе в ложу. Вся Россия состояла из лож. В них замешивались сливки газового, нефтяного и металлодобывающего общества. Для пущей важности и на зависть окружающим на ложах вывешивались логотипы владеющих ими компаний, которые, судя по всему, обеспечивали финансовую жизнеспособность страны. Эти компании функционировали, остальные по мере возможности что-то отщипывали от их богатств. Или просто силой отбирали у их владельцев. Когда предоставлялась такая возможность.
Зависть, если разобраться, не во всех случаях отрицательное качество. В Европе зависть породила конкуренцию. А в России — силовые структуры. Зачем пытаться сделать что-то лучше и эффективнее, когда можно просто и незатейливо отнять?
А потом беззаботно наслаждаться жизнью. Как это делал Вова Мономах. Он, очевидно, не имел нужды в том, чтобы постоянно сидеть в офисе и раздавать указания подчиненным. При нем находился тихий и скромный человек по имени Василий, который и сосредотачивал в двух своих непрерывно звонящих мобильных всю полноту Мономаховой власти. А Вова по телефону общался совсем-совсем редко. Наверное, в его представлении — сотовый телефон был приспособлением скорее для обустройства интимной жизни, а не для деловой.
Мономах любил заехать к национальной команде на сбор. Просто так — поболтать, посмотреть на тренировку, пошататься с футболистами. Впрочем, без разлагающего влияния. Захаживал на официальные пресс-конференции Хиддинка и биг-босса Виталия. И так же, как и они, пользовался вниманием журналистов.
Бывало, он играл положительную роль в жизни Хиддинка. Например, когда репортеры на втором часу общения начинали донимать Гуса уж совсем далекими от футбола темами. К примеру, вопросами анкеты для глянцевого журнала: а кто ваш любимый писатель, а актер, а композитор? Хиддинк старался выглядеть патриотом — называл своих.


— А любимый художник? Тоже голландский? — не унималась девушка-любознайка. — Рембрандт, Брейгель, Босх...
— Кого вы последним назвали? Бош? — на всякий случай уточнил Гус.
— Да, Босх — в России так его называют.
— Тогда Босх, — брякнул Гус.
— А кто ваш любимый...
— Вот и здорово! — завопил Вован, которому уже давно не терпелось раскурить с голландцем сигару. — Гусу нравится Бош. Холодильник ему нравится! Если выйдем на Евро, я подарю Гусу холодильник. Все слышали? Я обязательно куплю ему картину этого вашего Босха или Боша — какая, на фиг, разница. Пусть дома у себя повесит. А сейчас все, Гусу пора. Извините, дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи, пропустите...


Все направили микрофоны и диктофоны к красноречивым устам Мономаха. Подбежали даже те, кто стоял в стороне. Они пропустили завязку сюжета и не понимали, о чем идет речь, но, естественно, хотели узнать, почему главному тренеру сборной нужно дарить холодильник. И немедленно стали приставать со своим недоумением к осведомленным коллегам. Воспользовавшись этой сумятицей, Вован подхватил Гуса под локоть и повел в бар. Охранники организовали коридор. А Хиддинк, обрадованный таким освобождением, на прощание смущенно развел руками перед журналистами. Через четыре минуты в баре он повторит тот же жест в отношении своего спасителя и обретет независимость. От Мономаха иногда была несомненная польза.
 
бесполезная статья...просто льет воду.И ничего из его слов я так для себя особенного и не открыл
 
Я то же так считаю ,поэтому выложил эту первую главу для того чтобы все понимали о чём книга.
Книгу я покупать не буду.
 
согласись, по крайней мере 1 глава ни о чем...он приводит всего лишь свои догадки...чересчур иронично...это как раз и отталкивает
 
forza07 сказал(а):
а можно просто купить в магазине
Нажмите, чтобы раскрыть...

В магазинах не всегда найдёшь..У нкс для этого дела поляна есть. Книжная роща..Я ещё по инету выписала 100 легенд мирового футбола. Но до сих пор не пришёл второй том. Нет его на складе и нигде найти не могу. Теперь только первый и третий у меня. Очень интересно!
 
А вообще очень люблю журнал "Тоталфутбол". В последнем номере диск был замечателный о русском футболе...Ещё с хроники было, старые записи..Интересно, обалдеть. Смотрела не отрываясь. И история во время войны..Как наши играли с фашистами и победили...
Комментирует всё Борис Щербаков. если кто увидит такой фильм, не пожалеете, купите!
 
Автобиография Хави (книга вышла в свет в 2009 году) © BarcaMania, 2003-10.

Глава 1. Барса! Барса! Барса!

Каждая история имеет свое начало. Моя собственная, как и моих братьев, начинается с июня 1972 года, когда юноша по имени Хоаким Эрнандес, только что дембельнувшись из армии, праздно прогуливался по местному «арбату» города Террасса. Тут же проводили свободное время и две девушки, которые издалека признали молодого человека. Для Марии Мересе Креус юноша был всего лишь другом детства, с которым в свое время она делила свою порцию «Кока-колы» или «Меринды» в баре своего отца «Европа». А вот для ее подружки в тот момент Хоаким представлял больший интерес. Это была отличная возможность узнать что-нибудь новенькое о своем бывшем молодом человеке, с которым она рассталась несколькими неделями ранее. Хоаким приходился ему близким другом и мог предоставить определенную информацию: как он поживает, страдает ли. Подружка попросила Марию подойти поздороваться с парнем с дальнейшей целью перевести разговор в интересующее ее русло, которое, безусловно, проходило по теме ее бывшей пассии. Мария Мересе не хотела расстраивать подругу и подошла к Хоакиму с невинной улыбкой на лице. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как они виделись последний раз, и после протокольных объятий и двух поцелуев девушка начала разговор с темы, которая, насколько она была в курсе, могла бы порадовать юношу : «Ну, ты в курсе, что там в «Барсе?»

В принципе, в Барселоне так начинается любой разговор. Из него Мария не вынесла ничего относительно бывшего парня своей подруги, зато была очарована симпатичным и простодушным молодым человеком, для которого футбол, вдобавок, был страстью и профессией.

Через год после этой короткой, но продуктивной встречи Хоаким и Мария Мересе поженились в часовне «Кан Бойшерес» деревни Виладекавальс. Хоаким в то время играл в «Европе» после непродолжительного выступления в «Жироне». Два года спустя наша семья увеличилась с рождением моего старшего брата Алекса. Мои родители захотели девочку и тут же за ней отправились, но вновь родился мальчик – Оскар. Они не остановились в своих стремлениях, и с третьей попытки на свет появился я. Еще один пацан!

Мама рассказывала, что вынашивала меня достаточно проблематично, так как я постоянно норовил появиться раньше времени. На шестом месяце, после очередной попытки, все подумали, что время пришло. Так произошло, потому что мама не была точно уверена в сроках. Доктор-гинеколог Фреснадильо, наблюдавший мою мать, сказал ей набраться немножко терпения и расслабиться.

Роды проходили тяжело, так как эпидуральная анестезия не дала нужного результата. Немногим позже 10 вечера 25 января 1980 я увидел свет: вес 3 кг 400 г, рост 49 см.

Сначала меня хотели назвать Хоакимом, в честь отца, но потом все резко передумали и я получил имя Хави. Именно моя мама выбирала имена всем четверым. Почему четверым? Потому что в конце концов у меня появилась сестра – Ариадна.

Мой брат Оскар подарил мне самую любимую свою вещь , говоря тем самым «Добро пожаловать». Этой вещью было его одеяло. Он спал с ним, ел с ним, играл с ним. Алекс ничего мне не подарил, но пусть не переживает, я не злопамятный.

Никогда не любил соску. Моя мама так и не смогла понять почему, купив мне четыре разные. Но я и так был достаточно спокойным ребенком, доставляя проблем по минимуму. У меня была коллекция маленьких игрушечных машинок. Я мог в них играть целые вечера напролет, никого не напрягая. Я был самодостаточным.

В девять месяцев я пошел, а в три года я уже носился по нашей улице Галилео де Террасса с мячом в ногах, из-за которого меня и видно не было. Футбол у нас в семье был в крови: все три брата последовали по стопам отца, стараясь связать свою жизнь с мячом. Мне повезло несколько больше, чем Оскару и Алексу, хотя Оскар играл профессионально до недавнего времени, пока тяжелая травма крестообразных связок не заставила его повесить бутсы на гвоздь. Даже моя сестра играет ого-го.

Одним из моих страстных увлечений, которое разделяла и сестра, было коллекционирование наклеек. Если мы находили какую-нибудь мелочь, будь-то дома или на улице, мы ее собирали и бежали в близлежащий газетный киоск, чтобы купить карточки Инспектора Гаджета или Болы Драк. Мы не могли оставить пустоты в заполняющихся альбомах.

Мои братья жили в одной комнате, а мы с Ариадной в другой. На двухъярусной кровати она спала внизу, а я наверху. Я заходил в комнату к братьям только, когда хотел поиграть в компьютер, так как он находился именно там. Один раз мне даже досталось, потому что из-за своего стремления поиграть, я разбудил братьев. Сейчас я утихомирил свою привязанность к видеоиграм, хотя у меня есть «Нинтендо» для того, чтобы иногда замочить какого-нибудь гада, но когда я был маленьким, оттащить меня от этого занятия было просто нереально.

Но моей страстью был футбол. Уже в четыре года я играл в него везде вместе со своими братьями. На самом деле, они уже были записаны в футбольную школу Террасы, а я нет, так как был еще слишком маленьким. Да, мне было, собственно, все равно, потому что я и так постоянно ходил с ними на тренировки, и пока они занимались, я играл с остальными мальчишками на детской площадке рядом с секцией.

Когда мне исполнилось пять, то меня на законных основаниях записали на футбол.

Мой дед по линии матери, Жауме, возил нас на тренировки на своем «Сеате». Он обожал светиться везде со своими внуками, и как только у него возникала возможность, всегда приходил на наши тренировки. Жауме был самым заядлым футболером во всей нашей семье, и самым, что ни на есть, куле! Так он являлся президентом клуба «Сан Жосеп» из Террасы, то у него был нюх на молодые таланты. Мне только исполнилось шесть, а он уже тогда говорил моему отцу: «Все идет к тому, что совсем скоро мы твоего пацана, Хави, увидим в «Барселоне». Помяни мое слово».

Мой отец воспринимал это, как эмоции деда по отношению к внуку и говорил, что время покажет. Но дед твердил всем одно и то же: «Мой внук, Хави, будет играть в «Барселоне». Мама просила его, чтобы он не делал из меня любимчика, так как в семье было три мальчика, играющих, в футбол. На что дед ей отвечал: «Не переживай, девочка, но у Хави есть что-то, сам не понимаю, но это «что-то» отличает его от других».

Смотреть с дедом футбол было занятием поистине увлекательным, особенно, если играли с «Мадридом». У Жауме был очень жесткий характер, он был самый-самый «антимадридист» за всю мою жизнь. Он даже мог в споре наорать на человека, если знал, что тот «меренг». «С этим не водитесь» - говорил он нам, когда видел мальчишку в «сливочной» футболке. Он так ненавидел «Реал», что, когда те проигрывали, он тут же покупал AS и смаковал каждую страницу.

Иногда, отец мог позволить себе похвалить игру «четверки стервятников». Что тогда начиналось! Ругань стояла несусветная. Чуть до драки не доходило. Дед чихвостил отца на чем свет стоит, называя его «антикуле».

И если дед был вулканом во плоти, то бабушка была полной противоположностью – самый добрый и самый мягкий человек из всех, кого я знал. Пакита, была, как солнышко. Постоянно добрые и мудрые советы. Но иногда была сродни наседке: «Не переходи улицу один» или «Не отставай от коллектива»… Когда Ариадна стала старше, я попросил родителей поменяться комнатами, чтобы спать с бабушкой. Мы могли проболтать всю ночь напролет. В общем, после переселения мало, что изменилось. Когда я жил с сестрой, то тоже постоянно слушал обо всем на свете: как дела к школе, как дела у ее подруг и друзей и бла-бла-бла. Но, тем не менее, чувство близости с сестрой у меня абсолютное. Я обожаю ее за прямоту и отсутствие лицемерия.

Пакита потрясающе готовила. Когда она создавала свои знаменитые макароны или канелони, в доме устраивался праздник. На счастье, моя мама унаследовала это кулинарное знание. Это может подтвердить и моя девушка Эльза, которая до недавнего времени ненавидела канелони. Но попробовав их единожды в исполнении моей мамы, сейчас уже не спешит отказываться.
 
В «Jabac» (низшая возрастная группа футбольной школы Террассы) я впервые жахнул по мячу головой. Никогда до этого не делал, так как попросту боялся. Гуиндо и Лоренцо были в ту пору нашими наставниками. Единственное, что хочется в этом возрасте, это взять мяч и лупить по нему. Ни больше, ни меньше. И вот, однажды, мы играли матч, как, вдруг, вся моя команда без исключения понеслась вперед забивать гол. А я – назад! Мой отец кричит: «Ты чего? Давай вперед!», а я ему: «Да ты что, папочка? А кто же будет сзади, ели мы получим контратаку?»

Через полтора года, вместе со своими братьями, я был принят в футбольную школу ФК «Террасса». В нее принимали с девяти лет. Мой отец, при помощи президента клуба Едуардо Посадас становится руководителем отдела развития футбола, а по совместительству директором футбольной школы. В «Террассе» мы редко пересекались с братьями, так как тренировались в разных возрастных группах. У меня тренировка начиналась в шесть часов вечера, но так как отец работал до одиннадцати, я оставался и, ожидая его, смотрел за занятиями более старших возрастов.

Моим первым тренером, де-юре, был Антонио Ладеро. Он тренировал нас три года. Из этого периода моей жизни я отчетливо помню финальный матч на кубок Адефубе (Детская ассоциация футбола) против «Сант Кугата». Мы его проиграли по пенальти. Ладеро не захотел предавать важности этому поражению, обвинив во всех грехах судей, но при этом никто не мог успокоить девятилетних мальчишек, проигравших свой первый финал, да и еще к тому же таким страшным образом. Пришлось моему отцу, как директору футбольной школы, подключиться к процессу. Дабы все это не превратилось в похороны, он лично зашел в раздевалку и начал разными способами нас отвлекать.

Но футбол рождал проблемы другого типа. Помнится, что каждый день мама вручала мне 110 песет, чтобы я сходил на площадь Прогресса и купил четыре буханки свежеиспеченного хлеба. Так как пекарня закрывалась в два часа дня, у меня было время, чтобы погонять мяч с друзьями, но только, если я выходил из дома в полдень. Но как это часто бывает в игровом азарте, когда я смотрел на часы, то понимал, что пекарня закрыта. Слава Богу, что мама у меня дальновидный человек, и специально для таких случаев у нас дома всегда была припасена одна буханка. Вспоминая о площади Прогресса, не могу не упомянуть о бедном продавце киоска. Ни разу не бывало такого, чтобы мяч два или три раза не окучивал его палатку. Но дядька обладал поистине ангельским терпением.

Мое увлечение футболом не препятствовало хорошей успеваемости в школе, по крайней мере, сначала. Я учился в колледже Культуры города Террасса. Здесь нам давали всю программу начальной школы и незаконченное среднее образование (аналог 9-летки). По правде говоря, я бы без проблем получил школьное образование, если бы со всем прилежанием относился к учебе. Не завалил ни одного предмета, за исключением математики. Но и это произошло по причине моей месячной болезни ангиной.

В начальной школе я познакомился с человеком, ставшим мне тогда, и, в общем, до сих пор, лучшим другом. Его имя Альберт Хустрибо или просто Хустри. Он считался «хулиганом» класса. Но был очень не злобным. Бедный! Ему постоянно доставалось от преподавателей. Если были сомнения в том, кто сейчас выкинул тот или иной фортель, взгляды учителей сразу падали на кого? Правильно – на Хустри!

Директор Карлос был самым страшным человеком в школе. Один его внешний вид уже внушал уважение: он был высоченным и лысым. Он заставлял нас вставать каждый раз, когда он входил в класс. А когда он давал разрешение садиться, все хором пели: «С Вашего позволения!» Особенно жестоким он был, когда кто-нибудь выходил к доске отвечать. И если этот «кто-нибудь» не знал урок, что, в общем, было нормально, директор поднимал несусветный шум, так как абсолютно не сомневался в правильности своих педагогических решений.

Так как Хустри был «железным» троечником, его посадили со мной, дабы его результаты резко пошли в гору. Но произошло обратное. Через три месяца мои оценки заметно ухудшились. Это был кошмар! Я помню, однажды, он попросил меня списать домашку по Истории, но с одним условием – он кое-что изменит, чтобы не было заметно полной копии. И что вы думаете? Этот кадр потерял мою тетрадь и в результате, домашнее задание не сдал ни он, ни я. В этом был весь Хустри!

С ним мы прошли все: от вылета в кювет на велосипеде (где мы восседали, естественно, вместе), уходя от лобового столкновения с полицейской машиной, до ночных пробежек по автобану, в достаточно зрелом возрасте, в поисках заправки, так как бак с бензином был пуст.

Также, мы провели чемпионат двора по настольному футболу в «Анкоре» (крупный магазин по продаже косметики), где находилась сама игра. Хустри и я составили потрясающий тандем, но надо отдать должное, мой друг играл лучше меня. Все закончилось тем, что настольный футбол сейчас стоит у него дома.
 
Вопреки общему желанию дотянуть мой школьный аттестат до средних показателей, учитель математики профессор Арисо (после того, как я дебютировал в первой команде, он написал мне трогательное письмо) положил передо мной программу Профессионального образования (аналог наших ПТУ только для младших возрастов), так как, если я хотел и дальше идти к получению среднего образования, то мне необходимо было откинуть в сторону все глупости в виде футбола и грызть гранит науки. Было очевидно, что с каждым днем мне становится все сложнее и сложнее учиться из-за моего увлечения спортом. Но среднее образование было, своего рода, вызовом для меня и я все-таки продолжил идти к школьному аттестату.

Через полгода маму вызвали в школу, потому что у меня висело два хвоста в первом триместре и три во втором. Она встретилась с профессором Паломой, который дал понять, что моя успеваемость резко пошла вниз. Но мама ударила в лоб: «Вы триста раз правы, профессор, но в данный момент мой ребенок делает себе другую карьеру. Если через два или три года его усилия ни к чему не приведут, мы всерьез задумаемся об учебе». Сеньор Палома проглотил язык, и мою мать в школу большее не вызывали.

В футбольной школе я продолжал прогрессировать семимильными шагами. В десятилетнем возрасте мы начали понимать, что такое настоящие соревнования. Мы играли с ровесниками из «Барселоны», «Эспаньола»… Я просто визжал от восторга. Они казались мне такими великими и мастеровитыми, что я и представить не мог, что сеньор Ориоль Торт ходит вот уже три года за моим отцом по пятам с просьбой отдать меня в «Барсу». Торт знал моего отца еще в бытность его выступлений за «Кондаль» (в те времена дубль «Барсы»). Так или иначе, мой папа посчитал, что «зелен» я еще для «Барселоны», и что мне надо еще немного подрасти в игровом плане здесь.

Что было, то было, но моим огромным недостатком являлись мои маленькие габариты. Моя мама постоянно таскала меня к педиатру с надеждой, что рано или поздно произойдет прорыв. Но каждый новый визит к врачу оборачивался новым разочарованием. Доктор Гарсия Мартин, в итоге, предсказал, что я буду не выше 171 см ростом. Ему стоило доверять, так как с Оскаром он ошибся на пару сантиметров. Вот с кем он пролетел на побольше, так это с Алексом…

Футбол по-прежнему повсюду сопровождал меня. В детве у меня наблюдались симптомы синусита, и врачи рекомендовали моим родителям почаще выбираться со мной на пляжи. Сказано – сделано! Мы сняли апартаменты в Терредембаре на весь июль. В первый же день отдыха Алекс и я решили сходить на море искупаться. Наш дед Жауме решил составить нам компанию и заодно пропустить рюмашку вермута. Пока мы сидели под навесом пляжной закусочной, уплетая «тапас», дед не нашел ничего лучшего, как попросить местную детвору, гоняющую мяч на пляже, принять нас в игру. «По одному в разные команды» - настаивал Жауме. Мальчишки, посмотрев на мелкого меня, отрядили нас в одну команду. Как круто, все-таки, что я оказался с братом по одну сторону баррикад! Потому что, в плане техники Алекс всегда был лучше меня. Это он унаследовал от отца. Он не любил прессинговать, но разве для пляжного матча это было важно? Когда мы закончили, местные бросили нам вызов: «Завтра, на том же месте – в тот же час!» Так родилась традиция: матч «аборигенов», ведомых Жоаном Гимерой по прозвищу «Трамонтана» (потому что у его родителей был одноименный ресторанчик на берегу) и туристов в лице Оскара, Алекса и меня в роли оруженосца.

А если нам не хватало футбола, то после каждой игры и перед едой, мы собирались вокруг стола и играли в «Футболию», аналог «Монополии», только вместо улиц были стадионы («Камп Ноу» и «Сантьяго Бернабеу» были самыми дорогими), гостиницы и дома служили трибунами и местами соответственно. Тюрьма была судьей, а карточка «Сюрприз» считалась за пенальти. Ежедневно мы играли в эту игру с моими братьями и кузенами.

Несмотря на такие замечательные отпуска в Торретембарре, на море мы были только месяц, потому как в августе отец выходил на работу. К тому же, вскоре, ему пришлось покинуть пост директора футбольной школы. Отец становится главным тренером «Террассы», игравшей на тот момент в третьем дивизионе.

Немного позже мы променяли Торретембарру на Сант Антони де Калон. Мои родители снимали там апартаменты, а два года спустя мы купили двухкомнатную квартиру на первой линии. А еще чуть погодя был приобретен дом в населенном пункте Торе Левантино.

Мои взаимоотношения с морем нельзя назвать исключительно визуальными. Вместе с Габри, я приобрел скутер. Затем, я решил купить малогабаритную яхту. Это произошло после того, как президент каталонской Федерации Жорди Роче пригласил меня морское путешествие по побережью Коста Бравы на своем судне. Свою яхту я назвал «Пелопина». На ней я несколько раз выходил в море, но только под управлением профессионала, так как у нас в семье только у Оскара есть права на вождения яхт данной категории.

Но вернемся к моему детству. Мне очень нравилось сопровождать моего отца-тренера на игры его команд. Это давало мне возможность получать порцию футбола и по выходным. Я его спрашивал обо всем: что со стартовым составом, как он собирается играть и так далее. Я помню, один раз я жутко облажался. Папа тренировал «Руби». Они играли на выезде с «Манлеу», и моему отцу необходимо было подготовиться к матчу. Он вручил мне 10 000 песет и сказал, чтобы я шел в бар перекусить. Я был настолько доволен своим финансовым состоянием, что заказал себе огромный хот-дог, но когда пришло время расплачиваться, оказалось, я посеял все деньги. У меня была ветровка со множеством карманов. Я обшарил все, но денег не нашел. Я продолжил поиски, и выяснилось, что в одном из карманов зияла огромная дырень. На мое счастье в баре находились представители руководства «Руби», которые и закрыли мой счет. Так или иначе, вернувшись на стадион, я ничего не сказал отцу. Матч закончился со счетом 5-1 в пользу соперника, что свело на «нуль» папино настроение. Я не знал что делать. В итоге, я попросил игроков помочь мне в этой щекотливой ситуации. Они и рассказали обо всем отцу. Надо отдать ему должное, он отреагировал достаточно спокойно, хотя я и получил небольшой нагоняй, за то, что не сказал сразу.

Мой отец до сих пор остается моим главным советчиком. Он всегда был человеком мудрым и прямым, на дух не переносящим разного рода понты. После каждого матча, хорошо я сыграл или плохо, папа каждый раз находил недостатки в моей игре. Он мой самый жесткий и, при этом, самый объективный критик. Хотя мне так и не повезло испытать на себе тренерский норов отца, чего нельзя сказать о моем брате Оскаре, который пересекался с ним в «Тремпе» и «Тарреге». С другой стороны, отец всегда был более щедр на положительные оценки по отношению к братьям. Особенно повезло Алексу, который был очень восприимчивым, в то время, как Оскар более вдумчивым и рассудительным.

Родители – мои самые преданные поклонники. Еще ни разу они не пропустили ни одной домашней игры с тех пор, как я играю за основную команду. Хотя вру! В этом сезоне традиция была нарушена. Они не присутствовали на игре отборочного раунда Лиги чемпионов с краковской «Вислой». Причина такого демарша? Концерт Хулио Иглесиаса в Хардинес де Кап Роиг на Коста Браве. Билеты им презентовали их друзья, так что было попросту невозможно отказаться или перенести на другую дату. Моя мама, настоящая фанатка Хулио Иглесиаса, наслаждалась концертом, а мой отец, прослушав первую часть, воткнул в ухо наушник с целью узнать, как идут дела на «Камп Ноу».

Восемнадцать лет назад до этого концерта отец продолжал играть со мной в молчанку по поводу интереса «Барсы». Так или иначе, Ориоль Торт да еще вдобавок и Антонио Кармона только и занимались тем, что «прессовали» папу.

«Давай сейчас, Хоаким. Ему десять лет. Нельзя больше ждать» - говорил Торт. Они настолько достали отца, что он согласился на просмотр. Но на просмотр совместно другими мальчишками из футбольной школы для того, чтобы, во-первых, это не выглядело, как блат, а, во-вторых, дать мне возможность показать все мои способности.

Все получилось супер – я забил три мяча, один из которых с пенальти. Когда отец объявил, что меня берет «Барса», моей радости не было предела. Немного позже он рассказал мне, что весь этот просмотр был формальностью. А еще я узнал, что по мне поступали официальные предложения из «Эспаньола» и мадридского «Реала»! Оказалось, что тренер «Меркантила», сеньор Ромеро, был по совместительству скаутом «сливочных» по Каталонии. Он и предоставил в Мадрид всю информацию по мне.

Тем не менее, мой отец никогда бы не пошел на этот шаг, так как, если бы дед Жауме узнал об этом, папа оказался бы на улице, причем, посредством пинков.

Я знаю, дедушка, ты меня слышишь! И радуешься, что твой внук пошел по твоим стопам. Я очень часто о тебе думаю.
 
Глава 2. Тостер "Филипс"

29 августа 1991 года я был представлен на «Мини Эстади», как новый игрок сине-гранатовых своим товарищам по команде «Алевин А», которую тренировал Хуан Мануэль Асенси. Уже три дня спустя у меня на рукаве красовалась капитанская повязка, так решил тренер. Кто-то должен был ее одеть (все были новенькими), но после трех тренировок Асенси отдал повязку мне до конца сезона. Не было сомнений, что такое начало – хороший знак. На меня возложили ответственность, под бременем которой, я чувствовал себя, что греха таить, превосходно.

Я играл «шестого номера», немного в стиле Бакеро. Очевидно, что в этом возрасте никто не учит тебя командным движениям и тактикам. Главное – мяч в ногах и получай удовольствие! Но Асенси обладал педагогическим талантом, что позволяло ему уже тогда давать нам начальные уроки футбольного мастерства. Одним из первых был, как обманывать соперника корпусом. В момент приема мяча ты делаешь движение в одну сторону, а уходишь в другую. Второй – как располагаться относительно друг друга в соответствие с игровой расстановкой. Тренировки были короткими и очень не напрягающими.

Но если я страстно пиарю замечательные качества Асенси, то еще и потому, что благодаря нему, я имел возможность лично познакомиться с Йоханом Кройффом.

Голландец был одним из главных участников серии передач «Учитесь играть в футбол со звездами». Идею продвигал каналTVE и Испанская Федерация футбола в рамках спортивно-социальной программы «Играй чисто, без насилия». Передачи включали в себя мастер-классы таких звезд, как Марадона, Гуллит, Пеле, Платини, Куман, Бекенбауэр, Футре и так далее. Кройфф был одной из приглашенных звезд. Асенси был в хороших отношениях с голландцем еще с игроцких времен, и попросил Йохана провести занятие с его мальчишками из «Алевин А».

Долго ли, коротко ли, но в один прекрасный день Йохан Кройфф оказался в нашей раздевалке для участия в телепрограмме. Урок был посвящен различным аспектам игры, но что меня поразило больше всего, так это его крученный! С угловой отметки Йохан отправлял один за другим мяч прямиком в ворота. Но что удивительно, он одинаково здорово выполнял это прием и справа, и слева. Тогда я играл только правой ногой, левая нужна была мне для ходьбы. Занятие хоть и длилось полчаса, но можно было смело сказать, что у этого человека мы многому научились, да и повеселились вдоволь.

Так как я жил в Террасе, и моя мама наотрез отказалась оставлять меня в «Ла Масии» (ей не нравился район, в котором находилась школа, да и все мы были слишком домашними), можно сказать, что именно я учредил службу такси на «Камп Ноу», которой впоследствии пользовались многие футболисты юношеской школы. Каждый день, ровно в пять часов, такси забирало меня у дверей моей школы, чтобы доставить на очередное занятие. Позже, клуб в целях сокращения издержек решил, что массажист «Инфантиля» сеньор Блас на своем фургоне будет забирать всех мальчишек округа Вальес: двоих из Террасы и двоих из Сабаделя.

В первом же сезоне мы побили рекорд результативности в нашей возрастной группе. Забивая, в среднем, по шесть в каждом матче, мы закончили сезон со 108 мячами в восемнадцати встречах.

Переход в «Инфантиль В» оказался для меня достаточно болезненным, так я покидал своих старых товарищей и должен был стать частью уже сформированной команды. Это сломало все мои планы. Только Миге составил мне компанию в этой авантюре. Остальные мои партнеры отправились прямиком в «Инфантиль С». Было очевидно, что этот переход был только мне на пользу, так как, по мнению тренеров, с моим уровнем я бы быстрее адаптировался категорией выше. Я так не считал.

Для начала я потерял звание «капитана» и покатилось. Первые три месяца я провел на банке. Тем не менее, понемногу, я оправился от первоначального потрясения и начал привыкать к нынешнему положению вещей. В том сезоне я познакомился с людьми, которые были рядом вплоть до дубля: Бермудо, Идальго и Пратс.

Мануэль Лобо был в ту пору наставником «Инфантиля В», человек очень строгий и требовательный, но при этом, опытный и грамотный. Он всегда приводил нам примеры, каким не должен быть настоящий профессионал. Сам Лобо в свое время был нападающим огромного таланта, но из-за молодецкого легкомыслия не добился больших успехов. По факту, он сыграл всего лишь один матч за основу, и то в связи со стечением любопытных обстоятельств. Дело в том, что в сентябре 1984 года состоялась забастовка профессиональных футболистов, и клубы были вынуждены в рамках первенства выставлять на поле любительские составы. У Лобо был один шанс и, он им не воспользовался. Говоря спортивным языком, «Барса» обыграла в том туре «Сарагосу» 4-0, а Лобо отметился одним голом с пенальти и все.

Лобо говорил нам, что является плохим примером для подражания, так как начал вести разгульный образ жизни слишком рано: «Конечно, всем пацанам охота повеселиться с девочками! Но мухи отдельно, котлеты отдельно. Нужно идти по правильной дороге и слушать своих родителей». Его советы несли в себе большую смысловую нагрузку и по своему содержанию были направлены не на детей, а уже на полупрофессионалов. Лобо много рассказывал нам о своих ошибках молодости, чтобы научить нас замечать их по жизни и избегать. Он настаивал: «Чтобы добиться высот в футболе, вы многим должны пожертвовать и забыть про дискотеки вместе с девчонками». Действительно, создавалось впечатление, что он был бывалым уличным мужиком.

С Лобо мы прошли продвинутый курс практического футбола: от кого бежать и куда.

В то же время, тренировки были простыми и понятными. У Лобо я столкнулся с основными концептуальными футбольными понятиями: перемещение мяча, подачи с флангов, линии паса… Он всегда говорил просто и доходчиво. В этом смысле, он мне очень напоминал нынешнего Луиса Арагонеса.

Но, если до конца вспоминать мои первые шаги в «Барсе», помимо Асенси, мастер-класса Кройффа и особенно Лобо, то на ум приходит тостер «Филипс», подаренный мною маме на первую зарплату в ФК «Барселона». На самом деле это было ежемесячное клубное пособие на проезд, и равнялась сумма 4000 песетам. С этими деньгами в кармане я решил сделать маме настоящий сюрприз. Мы пошли с ней на местную ярмарку электроники, и я сказал ей выбрать что угодно, но на сумму, не превышающую 4000. Мама выбрала тостер «Филипс». Она была настолько взволнована, что, когда мы выходили из магазина, я не мог не заметить слезы в ее глазах.

Но все-таки самым убойным подарком была именная карточка сосьо с забронированным конкретным местом на трибуне. Я знал, что ей понравится, так как она была куле до мозга костей. Она уже была сосьо. Оскар уже дарил ей карточку, но без точного места. Я поговорил с Алехандро Эчеваррией, человеком, которого я очень ценю за его отношение к друзьям, и он сказал мне, что с этими карточками она может занять два места на трибуне. Даже, если бы маме положили пред ногами полмира, это не затмило бы в ее глазах ценности этих двух карточек!
 
Глава 3. Клонируя Пепа

Жоан Вила появился в моей жизни в тот момент, когда в возрасте тринадцати лет я перешел из «Инфантиля B» в «Инфантиль A». И я горжусь осознанием того, что все, чем я владею в футболе, научил меня именно он. Когда Ван Гааль, уже в первой команде, объяснял нам маневры «четвертого номера» и «шестого», я ловил себя на мысли, что проходил все эти вещи с Вилой. Он был настоящим экспертом в области футбола, да еще к тому же постоянно учился. На всех, кто прошел его школу, это отложило отпечаток. И что удивительно, Вила не должен был делать это через палку. Мало того, что он был поистине замечательным человеком, но и требовательным максималистом. До сих пор помню его рассказы до каждого из занятий, которые могли затянуться до двух часов. То мы обсуждали действия в обороне, в другой раз – угловые, движение защитников, прессинг и так далее. Потом, всю эту теорию мы отрабатывали на практике, так как Вила (как и его учитель Лауреано Руис) считал, что к практике ты должен подходить, усердно выучив устный урок.

Хави в Инфантиль А с тренером ВилойС Вилой я провел четыре года: с «Инфантиля А» до «Хувениля А», учась и радуясь жизни одновременно. Поэтому, я во весь голос заявляю, что он является моим «вторым футбольным отцом», после родного, конечно. Не понимаю, как он не остался в «Барсе». У него будут свои причины покинуть футбольную школу, но клуб очень многое потерял с его уходом. Вила – это «Барса»! В его венах течет сине-гранатовая кровь!

Вила научил меня бить штрафные. «У тебя только одно касание» - втолковывал он мне, когда речь шла о перепасе. «Никогда не швыряй партнеру мяч свечками, передача должна идти на высоте максимум три сантиметра от газона». Каждый день я узнавал что-то новое.

Но, если я еще и считаю Вилу очень важной персоной в своей карьере, то это потому, что он быстро увидел во мне игрока с потенциалом. В своем первом докладе по итогам шести месяцев работы уже звучали фразы протекционистского характера: «Думаю, что улучшив такие физические качества, как скорость и гибкость, и при должном подходе к работе с нашей стороны, мы получим нового Гвардиолу».

Сказано – сделано, так как Вила начал настаивать, чтобы я проецировал игру Пепа на свои действия на поле. Я должен был наблюдать за тем, что Гвардиола делает на поле, и как он это делает. Я ходил на «Камп Ноу» смотреть каждую игру, я смотрел на его движения, как он поднимает голову перед приемом мяча, чтобы оценить местонахождение остальных партнеров. Я наблюдал, с какой скоростью Пеп принимает решения, на работу корпусом, как он ведет игру. Вила приносил мне кассеты матчей «Дрим тим», чтобы я продолжал совершенствоваться в применении всех этих аспектов. В конце чемпионата тренер раздал нам письменные рекомендации для дальнейшего развития, где было написано, что мое игровое призвание это имитировать игру Пепа, а приоритетной задачей стояло «приблизиться к этому уровню, как можно плотнее».

Год спустя, когда я уже играл в «Кадетах», Гвардиола, благодаря дружбе с Вилой, посетил наше тренировочное занятие. Представляете, какой сюрприз! Вот он, в каких-то сантиметрах от меня. При этом, он беседовал с нами и давал советы! Так как Вила уже рассказал ему, что я являюсь его последователем по амплуа, он дал мне несколько одобряющих советов, и сказал, чтобы я продолжал трудиться в том же духе. Уже позже, в дубле, я узнал от Вилы, что в этот день Пеп приходил увидеть меня, чтобы узнать, кто все-таки этот парень из кантеры, которого все называют его «клоном». После тренировки Гвардиола сказал: «Будущее этого пацана – это вопрос времени, через четыре года он отправит меня на покой».

Четыре года спустя мы с Хосепом Гвардиолой были партнерами по команде, но для меня он оставался непререкаемым авторитетом. Вообще, для всех кантеранос существовало два человека для подражания: Пеп и Амор. Я не в том смысле, что они были моими идолами (у меня никогда кумиров не было, разве, что Лаудруп в моем далеком детстве), а применительно к проецированию их игры на нас самих. Амор был образцом кантерано, как на поле, так и вне его. Пеп – идеальная «четверка».

Хави в центре с мячом, справа стоят Хоркера и ХерардВ «Кадетах» я провел два потрясающих года. Я имею в виду не только спортивную сторону, где мы выиграли все, но и потрясающую обстановку в раздевалке. Мои лучшие друзья из мира футбола появились именно в этот период. Я познакомился с замечательными людьми: Антонио Идальго, Серхио Бермудо, Давид Пратс, Серхио Гарсия и Антонио Лобо (брат моего тренера в «Инфантиле»). Мы стали настолько «не разлей вода», что организовали «Троянскую шайку», названную в честь Идальго. Дело в том, что у него был большой рот, и мы называли его «Конем». Ну, «конь»…, «троянский конь». Так и прилипло. Идальго приходил в ярость, когда мы его так называли, поэтому, чем больше он злился, тем больше мы его плющили. Меня, к примеру, называли «паэльей», потому как в то время у меня на лице высыпало множество прыщей. Нам было четырнадцать! Сейчас мы продолжаем встречаться минимум раз в год, чтобы вспомнить былое и подпитаться новым позитивом нашей крепкой дружбы.

Одним из моих ярких воспоминаний того периода является то, что три года подряд в коллективе меня признавали лучшим «партнером по команде». На четвертый год случилась ничья с Жофре, но так как я уже был лауреатом, то передал награду ему.

По итогам первого года в «Кадетах» Вила пишет доклад наверх, в котором уже прямо указывает: «Он будет игроком первой команды». Единственным недостатком в моей игре он видел скорость. В остальном были маленькие нюансы. Например, Вила всегда просил меня побольше подсказывать на поле своим товарищам. Я был игроком с хорошим пониманием игры, считал тренер, так что подсказки на поле были моей обязанностью.

В «Кадетах» я стал замечать, что и требования стали увеличиваться по мере того, как мы росли. Вила был спокойным и терпеливым наставником. Даже если ему нужно было прикрикнуть, это не вызывало холодящего душу страха. Но я вспоминаю один нагоняй Херарду Лопесу во встрече с «Атлетико» Мадрид, который изумил нас всех. После первого тайма, в котором мы упустили сотню голевых моментов, Вила выцепляет из всей команды Херарда и выдает: «Хватит уже плести эти кружева! Я сыт по горло вашей фривольностью в штрафной!» Раздевалка так и притихла. На второй тайм мы вышли немного разобранными и проиграли 1-2.

Хави в составе Троянской шайкиПосле двух лет в «Кадетах» мне предстояло перейти в «Хувениль А». «Троянская шайка» к всеобщей радости осталась нерушимой. Мы провели просто невероятный сезон: 143 гола! Триумф, однако, не был тотальным, потому что мы проиграли финальный матч Кубка Короля «Севилье» в Фуэнлабраде. Мы подходили к игре в роле неоспоримых фаворитов, но удар Хесули стал решающим.

Итак, последний матч с Вилой и с моей «шайкой» оставил горький привкус. Знаете, было такое ощущение, эта горечь была со вкусом закончившегося детства. Мне предстояло стать профессионалом и совершить вояж по направлению к дублю.

«Хави, мне было безумно приятно работать с тобой эти четыре года. Даст Бог поработаем еще» - сказал Вила на прощанье, перед тем, как заключить меня в сильные объятия. Но уже «Барса В» под руководством Гансальво ждала меня…
 
Глава 4. Пяток "пелопских" голов

Жоан Мартинес Виласека, отвечавший в ту пору за всю кантеру «Барселоны», сказал мне в июле 1997 года, что я должен проследовать прямиком в дубль, минуя «Барсу С». Несколько дней до этого об этом же мне поведал Вила, объясняя свое решение тем, что я уже вполне готов к выступлениям за вторую команду, и что моим новым тренером будет Хосе Мария Гонсальво. В тот момент Вила не сказал мне ничего, но позже я узнал, что он был в готовности уже возглавить филиал, но в последний момент Серра Феррер его отодвинул и Вила был отправлен в «Барселону С». В любом случае, я не был одинок в своем путешествии в дубль. Компанию мне составили Луис Гарсия и Антонио Идальго.

Перед тем, как начать предсезонку, я пережил момент из области сюрреализма. Сейчас может, и к лучшему, что так произошло, но тогда это выглядело трагикомично. Я уже стоял на ступеньках автобуса, который отправлялся на сборы в Андорру, как мне позвонили из клуба, чтобы сообщить, что я не могу ехать, пока не подпишу контракт с «Барсой». Оказалось, что президент Нуньес не захотел снова столкнуться с так называемым «делом Херарда», который ушел в «Валенсию» бесплатно, просто поменяв место жительства. Посему, Нуньес обязал всех кантеранос подписывать профессиональные контракты. Во всей этой суматохе, где со мной оказались Марио и Жофре, позвонили моему отцу, который тут же прибыл на «Камп Ноу», чтобы разрулить это недоразумение.

Это верно, что за несколько дней до этого случая, Виласека объяснял нам ситуацию с новыми контрактами, которая сложилась после ухода Херарда, но даже намеком не дали понять, что это должно произойти здесь и сейчас. Все что я хотел в то время, это начать играть, поэтому, откинув все бюрократические формальности, я подписал контракт и точка. Я связал себя с клубом на следующие четыре сезона с возможностью продления еще на три и с зарплатой в четыре миллиона грязными. Поступить таким образом было в юрисдикции клуба, но все же я считаю, можно было это обставить по-другому.

Я начал сборы в Андорре, и вскоре я обратил внимание, что целиком окунулся в профессиональный футбол. Посанко, наш тренер по физподготовке, нагрузил нас по полной: тяжелые веса и работа без мяча. По правде говоря, терпел я все это болезненно, так как мое тело еще недостаточно было развито. Мне было 17 лет и физика соответственно была подростковой.

В дубле я должен был ломать свой менталитет. Каждая тренировка была сродни бегу с препятствиями, чтобы видеть, кто собрал лавры, дабы сыграть один матч в конце недели. Каждый день нужно было доказывать, что ты лучше. На мою позицию была жесткая конкуренция: Мигель Анхель и Де Марселюс.

Мигель Анхель, кстати, мой большой друг до сих пор, забирал меня каждый день на машине на «Мини», так как жил в Сабаделе. Он и дал мне прозвище, которое закрепилось за мной на всю оставшуюся жизнь – «Пелопо». Я не буду вдаваться в историко-филологические аспекты возникновения этого слова, хотя, думаю, что Мигель Анхель уже публично поведал о его значении, но проясню ситуацию. «Пелопо» - это, как бы, синоним таким словам-обращениям, как «парень», или «коллега». Так или иначе, эти ники так и приклеились ко мне и Габри. Сейчас в раздевалке меня кличут более коротко – «Пело».

Но мы немного отвлеклись. Возвращаемся к моему периоду в дубле, который преподносил мне все новые приятные сюрпризы. В конце августа мне сообщили, что Ван Гааль включил мое имя в общую заявку на участие в Лиге чемпионов УЕФА. Вместе со мной туда попали Серрон, Пуйоль, Куадрадо, Жофре и Рауль. Всем было меньше двадцати лет, как и требовали международные правила.

Новоявленный руководитель футбольной школы Серра Феррер также имел на меня виды, потому как вызвал меня под знамена своей, так называемой сборной «кантеры». Два раза в неделю в восемь часов утра мы тренировались в «Хоспиталет Норд» на «Мини» по руководством помощника Феррера Пепа Аломара. Полагалось, что мы формировали собой элиту «кантеры», и общая задача гласила подстроить нас под нужды основной команды, чем скорее, тем лучше. Нас было двадцать человек, отобранных из «Хувениля», «Барсы С» и «Барсы В». Самым младшим из всех был Харуна Бабангида, которому едва исполнилось пятнадцать лет.

С Феррером у меня сложились очень теплые отношения. Несмотря на большую требовательность, ко мне он был очень справедлив. Ему даже удалось выписать мне годовую премию в миллион песет за хорошее отношение к тренировочному процессу.

В октябре, воспользовавшись перерывом, связанным с поединками национальных сборных, мы играли двусторонку с первой командой. Я сейчас понимаю, что это не самое важное, но тогда для нас ничья 2-2 с основой была сродни победе.

Ван Гааль продолжал пристально следить за филиалом. Его присутствие на «Мини» уже воспринималось, как нормальное явление, и при этом, служило огромной мотивацией для всех нас. Команда начала сезон в третьей зоне «Сегунды В» немного неровно, но потихоньку набрала обороты, и в декабре возглавила турнирную таблицу.

В это время мой отец получил звонок от Карлеса Решака, предлагавшего мне на три месяца поехать в Японию и поиграть за «Йокогаму Маринос». Заработал бы я при этом, 21 миллион песет чистыми. Избранными в японской авантюре Чарли были Марио, Фелип и я. Серра Феррер категорически отказался: у дубля был разгар чемпионата, да и Ван Гааль имел на нас очень конкретные виды.

И вскоре все получило свои реальные очертания, так как в ноябре Марио и я были впервые вызваны в основную команду. Мы были заявлены на, уже ничего не значивший домашний матч Лиги чемпионов с «Ньюкаслом», так как «Барса» досрочно не вышла из группы. 26 ноября 1997 года! Эта дата зажигает огонь в моей памяти. Первый раз в жизни я сидел на скамейке запасных основы с номером 29 на спине. Две ночи подряд до этого я проводил у Марио дома, так как он жил рядом со стадионом и, мы могли ездить на тренировки вместе. Мы ночевали в отеле «Хуан Карлос I», тоже впервые. В любом случае, мы так и не сыграли. Ван Гааль отдал игровое время футболистам основной команды, у которых было мало игровой практики.

В дубле дела обстояли как нельзя лучше. Мы оставались наверху турнирной таблицы, выигрывая матч за матчем, и смотрели в будущее с большим оптимизмом в расчете на плей-офф, и как следствие, повышение в классе. Гонсальво был тренером, в арсенале которого имелись убедительные методы объединять коллектив: каждый четверг вся команда ужинала в одном из ресторанов Барселоны.

Он всегда требовал, чтобы я продолжал в том же духе, так как был уверен, что мне уже проложена вымощенная дорожка в первую команду. И на самом деле, Гонсальво постоянно рекомендовал меня Ван Гаалю, с просьбами дать не шанс.

«У нас в кантере растет новый Гвардиола». Это слова президента Нуньеса «Радио Каталония», которые действительно дали мне понять, что дело пахнет «керосином». Несколькими днями позже публичное заявление делает уже Ван Гааль: «У нас есть доморощенный игрок, воплощающий своей игрой смесь Амора и Де ла Пеньи». Сейчас я бы воспринял это, как похвалу, а вот тогда эти высказывания оказали на меня огромное психологическое давление.

И все равно, надо признать, что игрокам кантеры в то время очень сильно повезло, так как футбольная школа очень лихо курировалась Ван Гаалем, который был нашим главным защитником и протекцией более, чем кто бы то ни было. Он постоянно отправлял своих помощников Франса Хоека, Ван дер Лемма и даже Моуриньо следить за нашей работой в дубле и оказывать помощь в тренировочном процессе.

Я старался сконцентрироваться на игре за дубль, хотя это было непросто, потому что, с одной стороны, я уже тренировался с первой командой, а с другой, на носу были матчи плей-офф, где мы попали в одну группу с «Кадисом», мадридским «Реалом» и «Леонесой». Мы вышли на финишную прямую турнира, и команде предстояло сыграть два матча за выход в «Сегунду» с «Реалом», имевшим перед стыком небольшое преимущество. Дело в том, что перед очным противостоянием он опережал нас на одно очко, и в случае поражения на «Мини», мы могли смело сказать «адьос» нашим планам, так как «меренги» становились математически недосягаемы. Болельщики откликнулись на наш призыв: «Мини» был забит до отказа. Со стартовым свистком показалось, что произошла реинкарнация легендарной Dream team. У нас получалось буквально все, каждая атака завершалась взятием ворот, превращая матч в настоящую эйфорию. Вдобавок ко всему, Пуйоль играл со сломанной кистью, а Исмаель, Габри, Марио и Жофре приводили команду в реальный экстаз. Первый тайм закончился со счетом 5-0 в нашу пользу. В раздевалку мы уходили смеющимися и воодушевленными. Матч завершился «пятаком» голов и запомнился аплодирующим до фанатизма Нуньесом из ложи почетных гостей.

Ван Гааль не смог присутствовать на этом матче, но он приехал неделю спустя на «Бернабеу». Несмотря на разгром, учиненный «Мадриду» в первом матче, если соперник обыгрывал нас у себя дома, то обеспечивал себе выход в во Второй дивизион. Нас же устраивала победа, либо ничья.

За несколько часов до матча руководство «Барсы» оповестило меня, что Ван Гааль находится на трибуне, и смотреть он будет, в первую очередь, на меня. Мы выдали очередной супер-матч: 2-0. А Ван Гааль настолько бурно праздновал наши голы в VIP-ложе, что заставил покинуть свое место, не дожидаясь конца встречи, изрядно возмущенного этим поведением, президента «сливочных» Лоренсо Санса.

Дубль возвращался в «Сегунду» через парадную дверь!
 
Властимил Петржела


Однажды в России, или Z cesku - z laskou




Вроде все, как вчера…



Эта книга - не журналистское расследование. Не попытка непременно открыть все факты, будь темные или светлые, связанные с самым ярким периодом «Зенита» в его новейшей истории. Не плод старания подтвердить эксклюзивность трехлетнего периода, прожитого клубом с 2003-го по 2006-й год. Просто масса любопытных, неизвестных широкой общественности вещей, когда идут серьезные разборки, тонут в потоке препирательств на уровне «дурак - сам дурак». Почему-то когда эти бесспорно красивые страницы в истории «Зенита» были перевернуты, о тех, кто эту часть истории создавал стало принято говорить в уничижительных тонах. Опять же, не собираемся никому затыкать рот. Но и сами молчать не хотим - хотим рассказать, как первый иностранный тренер в российском футболе Властимил Петржела жил и работал эти годы в стране, которую его родная Чехия лишь недавно начала воспринимать, как нейтральную по отношению к себе. О том, как он принимал, возможно, самые тяжелые правила игры в своей карьере, и играл по ним, избежав соблазна после первых же неудач махнуть на все рукой и сбежать в теплый уютный домик в центре Европы. Эта книга - о раритетном человеке, которых, быть может, осталось не так много в этом мире. О Петржеле говорили - таких либо любят, либо ненавидят.






ОДНАЖДЫ В РОССИИ, ИЛИ Z CESKU - Z LASKOU


Так вот книга-попытка доказать, что ненавидят те, кто не знает. Не знает, что значит оставаться человеком, имея столь тяжелую и противоречивую профессию, как футбольный тренер, сохранять мотивацию в жизни, когда все обращено против тебя; не бояться говорить «нет», когда девяносто девять человек из ста скажут «да»; не молчать, когда те же девяносто девять обязательно закроют рот на замок; наконец, легко относиться к деньгам, и серьезно к по-настоящему близким людям. Очень хотелось бы думать, что книгу прочтут и те, кто не слишком погружены в футбол. Ведь мы, одержимые этой игрой (говорю и про cебя в том числе) в яростном обсуждении проблем наших любимых команд, цен, трансферов и прочей текучке часто игнорируем сам смысл футбола, то, из-за чего мы и напрягаем себя тоннами дополнительной информации - прежде всего, мы любим шоу, которое несет в себе футбол. Властимил его давал, и потому радовал людей, которые умеют относиться к жизни, как и он сам - легко.

Книги о тренерах, наверное, должны начинаться и заканчиваться с одного и того же - с аэропорта. Они - кочевники, постоянно на чемоданах, в состоянии стресса. И горе тем из них, кто вздумает полюбить свое место работы не из профессиональной солидарности, а по-настоящему, всеми клетками организма…

Итак, аэропорт. «Пулково-2». 18 мая 2006 года. Рейс из Праги, название которого я давным-давно знаю наизусть, как и знаю то, что он практически всегда опаздывает в среднем минут на 40. В Петербург снова прилетает Властимил Петржела. Но прилетает не так, как раньше. Как у Высоцкого: «Вроде, все как вчера…». Он больше - не тренер «Зенита». Едет в город с частным визитом, в программе - посещение матча команды, которую не может, да и не пытается выкинуть из сердца. Несмотря на то, что информация о приезде Власты держится в полусекрете, в зале прилета ждет несколько журналистов…

Петржела с женой Зузаной появляются. За 2 месяца отсутствия, с тех пор, как Властимилу пришлось в ускоренном режиме покинуть Петербург, тренер постарел, погас. Ощущение такое, как будто мощный реактор спрятали глубоко-глубоко под землю и забыли остановить его работу.

Пресса несколько оживляет тренера, но веселее он не становится, и как мы, его друзья, ни пытаемся развлечь его, все равно думает о чем-то своем. По привычке говорит: «Поехали, нам пробиваться через весь город по пробкам». Словно забывает о том, что едем мы не на тренировочную базу в Удельном парке, а в отель «Астория», а до него путь в два раза короче.

Вроде все, как вчера…

Вечером мы едем в любимый японский ресторан Петржелы. И он вслух, пережевывая любимый горячий ролл с крабом, ловит себя на мысли, что не привык находиться в Питере в качестве гостя. Словно доказывая это самому себе, за 20 минут до этого он без проблем находит обменный пункт, прячущийся за ларьками в самом оживленном месте, у метро. Несмотря на то, что в «Зените» давно другой тренер, Властимила узнают и пропускают без очереди в отдельную комнатку. То же самое в ресторане, где, кажется, долго не верят в том, что передними не призрак - гостю Петербурга обеспечено обслуживание по высшему разряду.

На стадионе на следующий день ситуация несколько другая. Пресс-служба «Зенита», его бывшего клуба, почему-то не рада визиту бывшего тренера - как бывший сотрудник клуба, почему-то уверен, что утром перед игрой теме приезда Властимила была посвящена целая «летучка». Приглашения на игры, что в порядке вещей в Европе, тренер не дождался, а потому вынужден был решать вопрос с билетами через друзей. Решил, и сел среди болельщиков без каких-либо смешанных чувств…

Кержаков мчался с мячом один на всю оборону ЦСКА. Рев зрителей нарастал, и стадион, казалось, должен был вот-вот рухнуть под натиском этой сумасшедшей энергии. Взрыва, впрочем, не произошло - защитники в последний момент накрыли удар форварда, раздался разочарованный гул, и на какие-то мгновения стало тихо…

-*Черт, Сашке надо было вправо попробовать уйти, - с нескрываемой досадой говорит Петржела, прикрывая рукой глаза от солнца.

Кроме успеха сине-бело-голубых футболок его ничто в этот момент не интересует. Как и то, что тренирует эту команду не он. С тем же Кержаковым было столько прожито. Когда-то он был подростком, склонным к звездной болезни, потом на глазах стал превращаться в серьезного парня, который знает себе цену, не сильно заботится о том, что о нем думают окружающие, но показавшему, что он умеет работать над собой. Теперь этот совсем другой Керж, тихий, холодный, серьезный в жизни, но более циничный и эффективный на поле, пытается забить ЦСКА, и в это же время мечтает уехать в «Севилью», чтобы расти и совершенствоваться. Как за него не переживать?

С финальным свистком у охранников в секторе 9 начинаются проблемы. Зрители вовсе не собираются расходиться, а слетаются к двум рядовым пластиковым креслам, где расположилась чета Петржеловых. Автографы, фото, пожелания - 10 минут абсолютно бесконтрольного общения, которое все-таки вынужден был прервать доблестный гвардеец, который, не выдержав, начал чуть ли не взашей выгонять людей. Вечером, глядя из окна «Астории» на Исаакиевскую площадь, Петржела голосом, полным гремучей смеси умиротворения и скрытой боли, говорит жене:

-*Славно съездили, да, Зузи? Давай вернемся еще…



Часть первая



Глава 1

Сразу же признаюсь вам: о «Зените» я раньше ничего не слышал. И когда получил приглашение возглавить этот клуб, был близок к шоковому состоянию. К тому же Петербург-это Россия, а Россия в Чехии всегда считалась после известных событий неизведанной и враждебной страной, которой большинство моих соотечественников предпочитало избегать. Впрочем, я к этому большинству, как человек в целом аполитичный, не принадлежал. И когда пришел в себя после неожиданной информации, сразу же решил, что непременно должен попробовать хотя бы для начала один раз съездить в Россию и лично поговорить с заинтересованными во мне людьми.

Мое знакомство со страной, хоть и растянулось на два этапа, но довольно быстро привело к тому, что место работы я сменил. Не могу сказать, что работа в «Млада Болеслав», клубе второй чешской лиги, меня радовала. Да, построили новый стадион. Да, спонсоры готовы были платить деньги для выхода в высшую лигу. Но что-то во мне постоянно пульсировало, не давало спокойно жить, пусть я и был, как у Христа за пазухой. От дома до места работы я долетал на машине за полчаса - город «Шкоды» находится как раз между Прагой и моим Либерцем. Однако чешский футбол разочаровал меня. Чтобы преуспевать в нем, чувствовать себя спокойно, нужно подхалимничать, плясать под дудку агентов, участвовать в различных коллективных играх, как правило, нечестного характера. И, что самое главное - молчать, как рыба, ни с кем не спорить и не ссориться. А вот этого я никогда делать не умел. Сколько себя помнил, всегда шел в драку, не выносил над собой давления, даже со стороны собственного клубного руководства. До сих пор считаю, что мне удалось практически на ровном месте создать конкурентоспособный «Богемианс» лишь потому, что я в своем лице объединял сразу две роли-главного тренера и спортивного директора. Когда же со мной в «Спарте» в 1996-м году словацкие хозяева хотели поставить себя, как с наемным рабочим, я тут же встал в позу и откланялся. Забегая вперед, скажу, что за годы работы в «Зените» мне не раз пришлось сталкиваться с проблемами, порождаемыми собственным характером…

Когда позвонил агент Павел Зика, известный в Чехии футбольный функционер, и сообщил, что нужно срочно вылететь в Москву на переговоры в компании с неизвестным мне до того момента парнем по имени-фамилии Виктор Коларж, я сначала не поверил: «Не шути со мной. Уже вечер, я хочу отдыхать, а не заниматься глупостями». Но Зика не шутил. Спустя два дня я сидел в самолете и фактически инкогнито летел в Москву, которую до этого в последний раз видел еще в начале 80-х.

Там, на встрече, Виталий Мутко (кроме него еще были Зика, Коларж и русский агент Константин Сарсания, сейчас работающий спортивным директором в «Зените») нынешний президент Российского футбольного Союза, а тогда президент«Зенита»сказал мне, что ему нужен тренер, умеющий работать с молодыми футболистами. Мол, он долго собирал обо мне информацию и понял, что такому тренеру, как мне не нужны готовые футболисты, которые стоят огромных денег, что я способен сделать команду практически из ничего, и что именно таким критерием он руководствовался при выборе тренера для «Зенита», который упал в 2002-м году в глубокую яму. Мутко, который произвел на меня с самого начала впечатление симпатичного интеллигентного человека, также поведал, что он делал еще до того, как стало известно обо мне, предложение тогдашнему тренеру сборной Латвии Александру Старкову, тот очень долго думал, но в последний момент все-таки решил остаться в национальной сборной Латвии, которая на тот момент имела шансы выйти на чемпионат Европы 2004-го года в Португалии. Интересно, кстати, сложилась дальнейшая судьба моего латышского конкурента. Латвия действительно вышла на чемпионат Европы, чем произвела фурор в Европе, а сам Старков получил приглашение из «Спартака», элитного клуба российской премьер-лиги. Полагаю, что теперь Александр узнал, что такое быть тренером именно элитного клуба, получил об этом исчерпывающую информацию, которая в течение двух лет падала на него тяжелыми глыбами. Свою задачу в первый же сезон он выполнил, вывел команду в Лигу чемпионов, но в итоге лишился работы и даже спасибо ему толком никто не сказал. Старков был чужаком, и это вышло ему боком.

Впрочем, это я уже о будущем…

-*Об этом мне можете даже не говорить, - сказал я тогда Мутко - Мне все равно, вели вы переговоры со Старковым, или с Бышовцем. У меня есть желание поработать в «Зените» и больше меня ничего не волнует.

На самом деле перед вылетом в Россию меня кое-что все-таки волновало. Например, как быстро я смогу вспомнить те азы русского языка, которые в меня заложили еще в школе. На счастье, Виталий говорил четко, ясно и с пониманием проблем не возникло. На Мутко мои слова, видимо, произвели впечатление. Уже спустя 10 дней я прилетел в Петербург на Совет директоров и, так получилось, сразу подписал контракт. В Питер я взял с собой жену Зузану, чтобы она со своей чисто женской интуицией осмотрелась кругом и посоветовала мне, имеет ли смысл ввязываться эту авантюру (поймите меня, на тот момент все именно так и выглядело!). Кроме того, мне страшно не терпелось посмотреть условия, в которых мне предлагалось работать.

Впечатление от моего первого в жизни питерского дня оказалось весьма неплохим, пусть мы оба с Зузаной невероятно устали. Во-первых, сюрпризом для меня стало абсолютно иное понимание русского слова «база», которое в Чехии люди всегда воспринимали с легким содроганием. В голове у них сразу всплывало или что-то военное, либо нечто заброшенное и ветхое, где спортсмены вынуждены жить без горячей воды и лежать на железных койках. Ничего подобного в Питере я не обнаружил - в Удельной мне показали довольно приличное поле, да и само здание базы даже до ремонта, который тогда только начинался, находилось в неплохом состоянии.

Александр Поваренкин (заместитель гендиректора клуба «Зенит» прим. авт.), который проводил для меня эту экскурсию, обещал, что здесь очень скоро все доведут до ума и тогда мне будет абсолютно не о чем беспокоиться.

Затем нам предстояло увидеть своими глазами стадион, тот самый футбольный храм, при виде которого у истинного тренера всегда замирает сердце. Жена говорит, что у меня нездоровый интерес к футбольным аренам самой разной величины - куда бы я не приехал, везде ищу их глазами из окна такси. Правда, такая же мания есть и у нее самой, только в отношении фитнесс-центров. Не успела Зузана в первый раз приехать ко мне, как уже за неделю обнаружила в Петербурге пять или шесть «фитек», как называют их у нас, в Чехии.

Но вернемся к делу. «Петровский» мне на первый взгляд не очень понравился. Было холодно, арена продувалась ледяным ветром, а трибуны были пусты и, что больше всего меня удивило, совсем без козырьков! К тому же вокруг поля шли беговые дорожки, а мне ранее не приходилась работать на таких аренах. Это потом я понял, что во время матчей «Петровский» способен преобразиться до неузнаваемости и довольно быстро полюбил его, а пока я смотрел на оранжево-желтые трибуны (и почему они там такие?!) и даже не предполагал, сколько всего придется сделать и пережить до своего первого зенитовского официального матча. Со стадиона мы отправились в офис клуба, где Виталий представил меня Давиду Трактовенко, главному акционеру. Быстро пролетели по кабинетам, мне объяснили для чего нужен тот, или иной отдел. А потом началось самое главное. Здание Промстройбанка, который как раз представлял Давид, находится недалеко от клуба и именно там я поставил свою подпись под контрактом. Перед этим прошел Совет директоров, куда пригласили и меня. Была уйма разных акционеров, которые устроили мне настоящий допрос, а я старался отвечать на их вопросы по-русски, отчаянно вспоминая всю школьную программу.

Итогом «артобстрела» стал прямой вопрос одного из них - хватит ли у меня смелости возглавить столь непростую команду, как «Зенит». «Еще бы у меня не хватило смелости!» - мелькнула мысль перед тем, как я уверенно сказал «да». Амбиции сделали свое дело. Все сомнения, вопросы, недосказанности - все отошло на второй план после этой фразы акционера, как будто бы меня взяли «на слабо». «Зенит», как я уже говорил, мне был до ноября 2002 года абсолютно неизвестен, и прежде всего потому, что эта команда на европейской арене появлялась нечасто. Я никогда не боялся огромных объемов работы и все свои клубы поднимал «с нуля». В Питере в тот момент мне и в голову не могло прийти, что здесь также придется сворачивать на пути к успеху уйму валунов и перепахивать поле заново. Зато я видел впереди возможность участвовать в Лиге чемпионов, соревновании, несущем в себе высший смысл для любого уважающего себя тренера.

Когда-то у меня появилась было прекрасная возможность участвовать в этом ярком турнире, но именно тогда, когда я получил приглашение от «Спарты» осенью 1995 года у президента клуба Маха закончились деньги. А вскоре пражан выкупили новые владельцы, с которыми у меня отношения изначально не сложились. В результате, я проработал со «Спартой» всего полгода, после чего ушел. Потом была долгая и кропотливая работа с «Богемианс», практически без денег, без ресурсов. Мы многого добились, но жажда большого футбола никогда не отпускала меня, а когда моя работа с «клоканами» (по-чешски «кенгуру», символ ныне не существующего клуба «Богемианс» - прим.авт.) закончилась и я перешел во вторую лигу, в «Младу Болеслав», она только усилилась. Вот почему я сказал свое «да» без малейших раздумий. После этого мне разрешили подышать свежим воздухом, а примерно через полчаса пригласили обратно и сообщили, что только что я стал новым главным тренером «Зенита». Не успел я опомниться, как тут же пришло первое серьезное испытание. По местным обычаям необходимо было «подкрепить» соглашение рюмкой спиртного. Я очень давно не беру в рот алкоголь и хотел отказаться, но мне довольно жестко сказали: «Так надо!». Надо, так надо. Вот только я почувствовал себя так, как будто через минуту умру. Пот катился градом, в голове стучало. Потом Давид Трактовенко мне признался: знай он, как на меня подействует алкоголь, мне бы разрешили пренебречь традицией.



***


Некоторые вещи меня все-таки настораживали. Почему команда так резко упала после успешного «бронзового» сезона? Почему на одной из последних игр сезона 2002 на стадионе было всего 12 тысяч болельщиков, если о популярности клуба мне с самого начала стал рассказывать каждый встречный? Кроме того, у меня у самого существовала проблема - ведь я на тот момент оставался главным тренером «Млада Болеслав». А это означало, что с этим клубом предстоит разрывать контракт. Я был уверен, что его генеральный директор Шетрле меня просто так не отпустит и мысленно уже готовился выплачивать неустойку. Зная людей, которые руководили «Младой», в том, что она будет большой, сомневаться не приходилось. Агенты Зика и Коларж, впрочем, были весьма заинтересованы в моем переходе в«Зенит», а потому поспешили меня заверить, что проблему с «Младой» они решат. И я страстно желал, чтобы они это сделали. За ценой бы не постоял.

На обратном пути в самолете жена, которая заметно погрустнела - ей очень не хотелось со мной расставаться на такой долгий срок, ведь мы всегда были вместе-спросила меня: «Стоит ли твоя командировка в Россию того? Компенсируется ли то, что я тебя теряю хотя бы материально?». Я в ответ только усмехнулся - откуда же я мог знать! Ведь сам контракт, который мне предложили на Совете директоров, я подмахнул, не читая. Думал в первую очередь о работе, и ни о чем другом. В любом случае, тратить кучу времени на то, чтобы разбирать русские слова и специальную терминологию в контракте мне не хотелось. Некоторое время спустя, конечно, я ознакомился с его условиями. Предложение было достаточно среднее, особенно, если сравнивать с тем, что получали в «Зените» футболисты. Впрочем, меня это, повторю, не сильно волновало -желание работать зашкаливало за все разумные пределы. Сам себе удивлялся - вроде бы почти 20 лет работал без передышки, а все равно без футбола, борьбы, нервов и бессонных ночей чувствовал себя неуютно, каким-то неприкаянным.

Мы вернулись домой и почти сразу обо всем проведали журналисты. В Чехии, надо сказать, они гораздо злее чем российские. Все время норовят уколоть, поддеть, а зачастую откровенно «убивают» кого-то на заказ. Правда при этом в футболе, надо отдать им должное, подкованы лучше. Так вот, им я отвечал одно: «Контракт я не подписал, только предварительное соглашение о намерениях». По большому счету, я не имел права заключать соглашение с другим клубом, при действующем договоре с «Младой Болеслав» и еще не знал, отпустит меня его руководство, или нет. Но когда я, вернувшись из Петербурга, отправился со своей командой на последний выездной матч первого круга в Долни Коунице, понял, что ни о чем, кроме как о «Зените» думать не могу. На моих глазах соперники месили грязь на ужасном поле, размытом дождем, а у меня в мозгу была картинка с видео матча на переполненном «Петровском» - Мутко надавал мне с собой кучу кассет с 2001, «бронзового» года.

Вскоре произошло то, чего я и ожидал. Меня заговорщицким тоном пригласил на чашку кофе Шетрле и у него в кабинете они со спортивным директором Куделой бесцветными голосами назвали суммы денег, которые я должен буду за свой отход заплатить каждому. Потом я посчитал, что мои доходы в «Зените» изначально практически не превышали той суммы, что я получал в Чехии, учитывая все эти «комиссионные». Но я был уверен в том, что делаю и уже вовсю горел идеей стать первым чешским тренером (да что там чешским - иностранным!), который проявит себя в России. Двух коротких визитов в эту страну мне хватило, чтобы понять, что здесь можно жить, причем, возможно, роскошнее, чем в Чехии. Смешно слушать, как кто-то у меня на родине до сих пор спрашивает: «это правда, что люди в России живут в землянках?». Бред полный!



***


В конце концов, настал день 14 декабря. Я должен был вылететь в Петербург, чтобы приступить к работе на новом месте. Жена, заливаясь слезами и пребывая в различных страхах, сомнениях и тревогах, собрала мне вещи. Я терпеть не могу женские слезы, но понимал ее: мой дом был завален чемоданами, одеждой и прочей ерундой и было впечатление, что я съезжаю куда-то насовсем. Сумки еле закрылись, утрамбовывали их мы с Зузой чуть ли не ногами. Знал бы я, как настрадаюсь потом со всеми этими костюмами, пиджаками, рубашками! Потом была полуторачасовая дорога в аэропорт, и мне хотелось, чтобы машина летела еще быстрее. Питер занял все мои мысли задолго до того, как мы с помощником Владимиром Боровичкой сошли с трапа «Боинга» не в качестве гостей, а как полноправные жители этого уникального города.

Прилетели мы уже под вечер, когда было темно. По дороге из аэропорта, где нас встретили начальник команды Юра Гусаков и переводчик Иван, Бора (здесь и далее - Владимир Боровичка - прим. авт.) не переставал удивляться, насколько Петербург большой город. Ему из своих Пругониц до пражского аэропорта ехать около 40 минут, а тут мы столько же времени потратили

Только на полпути к гостинице. Причем, после тяжелого дня покой нам только снился. Ребята завезли нас в маленький, но очень уютный отель на красивой набережной канала, однако у меня времени было лишь на то, чтобы переодеться и чуть-чуть передохнуть.

Со слова «чуть-чуть» Властимил, по сути, начал открывать для себя Россию. Оно стало одним из первых русских слов, запавших Властимилу в душу. Его звучание забавляло чеха и примерно на второй день пребывания в России он не выдержал и спросил:

-*Вы все говорите «чу-чуть». Что это значит?

Услышав ответ «немного, немножко», Властимил удивился, что потешное на его взгляд «чу-чуть» имеет столь серьезное значение. И с удовольствием стал употреблять его при удобном случае. Например, когда шел с утра открывать дверь. После звонка из тишины сначала доносились его шаги, а потом предупреждающее «чу-чуть», что означало, видимо, «минутку, сейчас открою».

Стоило мне открыть чемодан, как вещи из него едва не выбросило взрывной волной. Их было так много, как будто я ехал в Петербург открывать собственный бутик, а не работать с футбольной командой. В эти минуты я проклял едва ли не все на свете - весь мой гардероб категорически не хотел влезать в относительно небольшой гостиничный шкафчик. Точно так же, как за полсуток до этого отказывался помещаться в чемодане - чтобы утромбовать вещи мы с женой разве что не садились на чертов кофр. Еще бы! Она-то думала, что собирает меня на войну.

Содрогнувшись при мысли, что все это надо разбирать прямо сейчас, я чуть ли не пулей вылетел в корридор отдышаться. Иван с Юрой еще не уехали, последний должен был везти меня на встречу с президентом. Мутко хотел, чтобы мы с ним встретились тет-а-тет и пригласил на ужин. Мне же в свою очередь трудно было удержаться от расспросов о моей команде в первый же день. Тем более, что Гусаков - начальник команды, а я всегда ценил мнение людей, находящихся внутри событий. Они единственные, кто способны рассказать всю правду, или хотя бы 90-процентню правду, дать информацию, максимально приближенную к истине. Особенно это становится заметно когда происходит перемена власти. И именно поэтому, услышав ответ на свой первый вопрос, «Сколько позиций нужно усиливать в межсезонье?», я едва не начал хвататься за стенки, чтобы не упасть. Юра коротко в своей неэмоциональной манере словно выстрелил «с глушителем»: «Практически все!».

Что и говорить, полученная информация шла вразрез с моими представлениями о том, что я имею к диспозиции. До тех пор я видел множество видеокассет, как «Зенит» побеждает при полном стадионе одного соперника за другим. Все они были датированы 2001 годом, когда Питер выиграл третье место. Глядя на игру той команды, я совершенно не понимал, как она могла оказаться через год на десятом месте и при этом удивлялся, что ни одной кассеты с записью игр провального сезона я не получил. Как-то нехорошо удивлялся, хотя и был поначалу настроен видеть на новом месте только хорошее.

Еще на пути из аэропорта поинтересовался, откуда такой замечательный игрок, как светловолосая «восьмерка», которая в бронзовом сезоне «выгрызала» едва ли не каждый метр пространства в середине поля. И меня ждал еще один шок, когда я узнал, что человека по фамилии Горшков в «Зените» больше нет. Буквально через три дня еще один сотрудник команды, администратор Гена Попович, не называя, впрочем, игровых номеров, говорил мне примерно те же самые вещи. Это совершенно другой человек, отличающийся от Гусакова. Простоватый, душа на распашку, полный необузданных эмоций, по большому счету, некая смесь большого ребенка и еще действующего футболиста. Генка закончил с футболом драматически - после бронзового сезона прошел углубленное медобследование и выяснилось, что у него есть серьезный порок сердца, из-за которого при больших нагрузках каждый день может стать последним. Я слишком хорошо знал, что такое закончить с футболом в расцвете сил - сам до сих пор звеню в аэропортах при прохождении металлоискателя железной пластиной в колене. И не мог относиться к Поповичу без доли симпатии.

Стоя в коридоре гостиницы, я слушал Гусакова, который вываливал все новые и новые занятные вещи: «Внутри команды разброд, нужно затягивать гайки, максимально усиливать состав. За то, что не вылетели, надо благодарить бога за успешный старт, когда «Зенит» шел 4-м.». Слушал и лихорадочно прокручивал в голове всю полученную информацию, складывал весь негатив воедино, чтобы понять сейчас, прямо здесь хоть что-то!

Разумеется, это было невозможно. Поэтому я даже обрадовался, когда Юра, посмотрев на часы, сказал, чтобы я собирался, поскольку Мутко уже ждет в ресторане. Волей-неволей, пришлось вернуться к распухшему чемодану.
 
Последнее редактирование:
***


Ехать пришлось недалеко. Мы перемахнули через сказочно красивый мост и были на месте. Ресторан был уютен, кажется, с высокой французской кухней, но эти детали я уже помню смутно. Виталий с супругой встретили меня уже в зале и начался долгий разговор в непринужденной обстановке. Точнее, непринужденно себя чувствовал как раз президент, мне же приходилось неимоверно напрягаться, чтобы все его слова безошибочно понимать.

Переводчика не было. Во-первых, в некоторых беседах важна конфиденциальность, во-вторых, Мутко хотел, чтобы я как можно скорее выучил русский язык. Здесь, надо сказать, наши желания совпадали - единственной вещи, которой я до сих пор не мог себе представить, было то, как я буду со стопроцентной точностью доносить свои указания до ушей, а главное сознания игроков.

Говорит президент долго, складно, с почти что революционным напором. Его слова ложились плавно, но в то же время уверенно. Он обволакивал меня непоколебимой верой в свою команду и своими переживаниями за ее судьбу в прошлом сезоне, когда радости ни Мутко, ни поклонникам она не доставляла. Что-то упорно не давало мне покоя в этой расслабленной, непринужденной атмосфере. Слишком большой заряд оптимизма, что ли?

«Чудо-богатыри» - как сейчас помню слова президента, адресованные «Зениту». Чудо-богатыри, оказавшиеся, «благодаря» тренерам-раздолбаям на 10-м месте. А Юра? Он-то мне что говорил?

По большому счету, Петржела начал работать над составом еще в коридоре гостиницы, где у него как раз состоялся тот самый знаменитый разговор с Юрием Гусаковым. Разговаривая со мной и начкомом о селекционной работе, он первым делом начал с полузащитника Мичкова, который когда-то считался исключительным талантом, потом уехал из родного «Спортакадемклуба» заграницу, а именно в Бельгию, где довольно быстро потерялся. На момент подписания контракта «Зенита» с Петржелой, Мичков обретался где-то в Швейцарии, не сумев до этого пробиться в состав «Рубина». Тем не менее, его кандидатуру «подкинули» Властимилу сразу же, едва он оказался в России. Агенты - люди быстрые и бывает так, что рассчитывают не самых многообещающих своих клиентов протащить куда-либо «на шару». То есть, пока новое руководство только разбирается, что к чему. Ругать за это агентов и обзывать уничижительным советским словом «жучок» нельзя (впрочем, кому сильно хочется - можно, конечно). У каждого свой бизнес, а бизнес в свою очередь довольно жесток и зачастую процветает на чужих ошибках. Может быть когда-то Мичков действительно что-то умел в футболе, но в тот момент у Петржелы, любящего физически крепких и здоровых футболистов, а следовательно, интенсивный футбол, кассеты с записями его игры энтузиазма не вызвали.

-*Мичков это трагедия! - характерно отрывисто махнул рукой Петржела. И тут же в развалочку туда-сюда прошелся по узкому коридору, изображая вальяжную манеру игры футболиста. - Только стоит, не бегает!(с ударением на второй слог).Властимил уже старался брать быка за рога и разговаривать по-русски во что бы то ни стало - Я таких не любим. Уже знаю, кого хочу пригласить в клуб. Об этом и поговорю с президентом.

Разговор в ресторане подходил к концу, я начинал чувствовать заметную усталость. Все-таки такой поток информации на русском языке вынести даже подготовленному человеку было не так просто. Мутко словно почувствовал это и свернул беседу буквально за пару минут. Напоследок, впрочем, снова сумев заинтересовать меня, причем весьма серьезно. Причем не только заинтересовать, но и, как бы это помягче выразить. Обеспокоить, что ли.

-*Завтра приезжай пораньше в клуб, поговоришь с нашими людьми, которые раньше работали с командой. Рапопортом, Бирюковым, Морозовым. Выслушаешь их мнение, полезно будет.

Произнес это все президент мягким плавающим тоном, но в том, что это было не партнерское предложение, а именно приказ, невозможно было сомневаться. Ничего подобного мне ранее в жизни не приходилось делать.

Меня мало интересовало (да что уж там - не интересовало вообще!) то, чем занимались мои предшественники в предыдущих клубах. Я знал только то, что следует делать именно мне, ни на секунду не отходил от своего плана и собственных наработок, был уверен в собственных силах, и не нуждался в никаких советах. Но при этом находился на чужой территории, вклинился в чужую игру, и мне предстояло выживать в тяжелой и неизведанной среде.

Поэтому я подавил нечто, поднимавшееся пожаром в глубине моего сознания, и, сделав как можно более нейтральное лицо (друзья и жена Говорят мне, что у меня это получается особенно удачно), заставил себя кивнуть головой. Дескать, понял, вопросов нет.

Тем временем разговор стал постепенно смягчаться, обретать более отстраненные формы, в чем, надо сказать, немалую роль сыграла супруга Виталия. Под конец ужина я более или менее расслабился, прочувствовал всем телом навалившуюся усталость от перелета, бесконечных разговоров и общего напряжения и, честно говоря, слабо помнил, как мы с Боровичкой добрались до отеля. В этот раз к спиртному я не притронулся, а Мутко и не настаивал.



***


Сказать, что работа с первых дней закипела, было бы преувеличением, если считать тренерской работой тренировки и комплектование команды. Масса беготни (точнее, разъездов с неизменными Иваном и Володей), знакомств, информации, которой я был буквально перегружен. В первый же день меня ждал тот самый рекомендованный Мутко допрос, который отнял у меня массу сил, несмотря на то, что в роли допрашиваемого оказался вовсе не я.

Мои предшественники, которые до сих пор числились работниками клуба, начали вводить меняв курс дела. Сначала мне довелось познакомиться с Борисом Раппопортом, тем самым, что управлял командой перед самым моим приходом. Он очень много говорил. Говорил столько, что у меня начала раскалываться голова, едва он начал только перечислять полузащитников. Гулкий голос спортивного директора заполнил все пространство моего организма, я уже не старался понимать каждое отдельно взятое слово, а просто улавливал общий смысл того, что говорил Рапопорт.

В целом вырисовывалась интересная картина: тренер команды, которая не выиграла ни одного матча в осенней части чемпионата расписывал в красках, какие сильные футболисты собраны в «Зените». Почти ни об одном игроке я не услышал плохого слова, что никак не вязалось с теми сказанными полушепотом словами Гусакова.

Спустя час спортивный директор закончил свою речь. Наступила очередь Юрия Морозова. Как я узнал, этот старый тренер уже тогда довольно тяжело болел, но периодически приезжал в офис клуба, так как числился советником президента. Что означала эта должность, я не знал, и не особо старался в такие вещи вникать. Скажу лишь, что не ожидал услышать от этого человека то, что ожидал услышать. «Никого не слушай, никто тебе здесь помогать не будет. Этот футболист свою карьеру почти закончил. Этот - авантюрист, каких свет не видывал. Полкоманды нужно разгонять и лепить все заново». Морозов говорил спокойно, уверенно. Я видел на кассетах, как «Зенит» под его руководством блестяще играет в сезоне-2001 и у меня не было оснований ему не верить. Вряд ли, впрочем, от этого было легче. Ведь при большом объеме информации, которая плюс ко всему, еще и противоречива, сложно сразу выбрать методы работы, тем более, если ты еще не знаком с командой. А до первого по-настоящему рабочего дня оставалось еще ой как много времени! Целая неделя…

Изначально я должен был находиться на «боевом посту» рядом с Властимилом во время всех его переговоров с бывшим тренерским штабом. Беседа с Рапопортом протекала в моем присутствии. Петржела почти все понимал, но периодически спрашивал, что означают те или иные слова.

Примерно так же началась и беседа с Юрием Морозовым, но примерно на пятой минуте общения в кабинете как будто бы случайно появился Александр Поваренкин, правая рука Мутко, да и, по удивительному стечению обстоятельств, всех последующих руководителей клуба с различными поправками. Плавно вписавшись в разговор он, спустя минуту, с доброй улыбкой попросил меня выйти. К тому моменту, впрочем, Морозов успел в моем присутствии пройтись по трем игрокам, которые числились в «старой гвардии» Виталия Леонтьевича. И пройтись, надо сказать, весьма нелестным образом. Надо сказать, что с профессиональной точки зрения я был весьма разозлен-если я переводчик, то почему, собственно, меня просят выйти при исполнении прямых обязанностей. Вспылив, я тогда не нашел ничего лучшего, как… высказать претензии к Поваренкину самому Мутко. Тот неодобрительно покачал головой и пожурил подчиненного в пространство. Вроде, «ай-ай, как же это он так!». Тогда я еще не понимал до конца, лишь догадывался, что президент «Зенита» таким образом вел свою игру. И Поваренкин не просто так вошел в кабинет, когда там появился Морозов…

В тот день со мной разговаривали и другие люди. Кажется, был еще один тренер сезона-2002 - Бирюков. Но по-настоящему крепко в голове засело лишь то, что сказал Морозов. Когда информационный водопад иссяк, я, как это было заведено, отправился в кабинет Мутко на заключительную беседу. Тот поинтересовался, что я почерпнул из разговора с тренерами. И мне пришлось сразу вывалить ему все сомнения по некоторым игрокам, о которых говорил Морозов. Сказать, что Мутко разозлился, значит не сказать ничего. «Зачем ты слушаешь этих неудачников, да этого деда?! Ему уже черт знает сколько лет, с головой не в порядке! Да ты понимаешь, что как только у тебя поправится Игонин, проблем в центре поля не будет никогда! Это же наш парень, питерский, мы его растили и пестовали, болельщики его обожают. А Лепехин чем ему не нравится? Этот же вцепится зубами в соперника, и не отпустит. Ну надо же, зачем ты их всех слушал?!».

Погруженный в собственные мысли и эмоциональную речь президента, я даже не сразу уловил явное противоречие в словах Мутко. То есть, что значит - зачем я их слушал? - ты же сам мне сказал, что это необходимо, что нужно узнать мнение всех, кто работал с командой, кто знает ее изнутри!

Или эти люди должны были сообщить мне то, что хотел слышать МУТКО, а Морозова в этом плане невозможно было контролировать? Что мне оставалось делать в той ситуации? Разве что снова покивать головой, и… моментально принять решение. Тренер, который перед тем, как предпринять какой-то шаг лишь на чье-то мнение, пусть даже это - президент клуба, считайте перешел в любители. Все необходимо пропускать через себя, через свой опыт. А у нас впереди было несколько месяцев сборов, и за это время можно было не только детально ознакомиться с положением дел в команде, но и что-то предпринять. В результате, когда Мутко произнес лишь половину своей очередной пламенной речи, я уже сгреб мысли в кучку - буду ждать очной встречи с командой и первых недель работы с ней.

В гостиницу на набережной я вернулся почти полностью в бессознательном состоянии. По дороге Юра и Иван еще завезли меня в большой магазин в центре города, который назывался Гостиный двор, где я себе купил большую сумку для бумаг. Помню, что на улице уже было темно, стоял мороз, но в двери магазина я еле протиснулся - столько было людей. Да уж, это не мой маленький уютный Либерец, который за15минутможнопересечь на машине. Счастье еще, что пожалуй, это был первый и последний раз, когда во время покупок меня никто не узнал и никто не подошел за автографом.

Дома я сразу же свалился и уснул. Во сне, почему-то, видел себя со стороны, играющего в футбол…
 
***


На следующий день знакомство с клубной структурой должно было продолжиться. На счастье, не с раннего утра. Иван должен был приехать ко мне в отель в районе 12 часов, и, по рекомендации Гусакова, нам предстояло совершить прогулку до какой-то старой и очень красивой церкви. Воздухом подышать, город посмотреть. Почему бы и нет - на улице вовсю светило солнце, настроение было приподнятым и мы, не долго думая, вместе с Боровичкой вышли из гостиницы.

Однако уже спустя пару минут мы сильно пожалели, что предприняли свою вылазку. Понятно, что у жителей Петербурга представление о расстояниях несколько иные, нежели у нас, чехов. На вопрос, как далеко придется идти, Иван беззаботно махнул рукой: «Да это рядом!». Для меня «рядом» - это две минуты. Но спустя эти две минуты, что мы топали по 10-градусному морозу в довольно легкой одежде, наш юный друг как ни в чем ни бывало оптимистично добавил, что шагать осталось «всего» минут 10. Возразить я уже не мог - от дикого холода онемели губы. Видя, что мы с Борой уже вряд ли готовы продолжить знакомство с памятниками архитектуры, Иван предусмотрительно предложил повернуть обратно. Надо ли говорить, что спорить мы не стали?

Очередной рабочий день, который начался столь экстремальным образом, снова прошел в бесконечных разговорах. Уже смутно помню, сколько именно в тот день состоялось бесед. Одно запало в память хорошо - именно тогда я окончательно осознал, что более интересного с точки зрения профессионала клуба чем «Зенит» в моей карьере, пожалуй, еще не было.

Огромная армия болельщиков, целый город, который думает о футболе круглый год.10 тысяч на трибунах при самой ужасной игре, которую показывал «Зенит» на протяжении второй половины 2002-го года. Прекрасная база с тренировочными полями и несколько футбольных школ, которые, по идее, должны беспрерывно подпитывать основной состав игроками. Тогда я еще не догадывался обо всех хитросплетениях и специфике футбола в Петербурге, чувствовал, что в руки мне достался серьезный механизм, управлять которым почетно и интересно. Кроме того, страшно хотелось доказать коллегам в Чехии, что Россия - вовсе не жуткая страна, населенная лишь красноармейцами и алкоголиками. Что условия для жизни и работы здесь не хуже, если не лучше, чем в Чехии, где футбол погряз в стяжательствах, коррупции, черной зависти и прочей грязи. Тогда все предостережения относительно того, что меня ждет не менее трудный путь в России, казались мне второстепенными. Все-таки великая вещь - энтузиазм!

Поначалу, впрочем, получалось так, что опровергать чешских скептиков мне было не чем. Дело в том, что я хотел как можно скорее переехать в собственный дом, который мне был обещан. Признаю, что мы, чехи, люди весьма оседлые, очень привязаны к своему дому и каждый раз, когда его покидаем испытываем серьезное чувство дискомфорта. Поэтому я хотел именно отдельный дом, как здесь, в России говорится,«коттедж»,а не квартиру, пусть даже и самую большую и комфортную. Так что еще пришлось тратить немало времени на разъезды по всему городу и просмотр квартир и домов. А это дополнительные часы в пробках, что даже в уютном володином микроавтобусе порядком выматывало. Развлекали разве что разговоры с Иваном, чей поначалу смешной чешский язык немало меня забавлял. Можно сказать, пока я учил русский, он совершенствовал свой чешский, который для человека, никогда серьезно не учившего язык, знал весьма прилично. И все равно некоторые его перлы заставляли меня подчас валяться от смеха. Особенно, когда он начинал схватывать на лету незнакомые ему чешские ругательства и пытаться их применять в разговоре.

В результате долгих и утомительных разъездов я остановил свой выбор на коттеджном городке на самой окраине города. Не все мне понравилось с первого раза - кругом велось строительство, было много пыли и грязи - но главное все-таки получил: три этажа жилплощади с отдельными комнатами и белой спальней. Именно белой, как я хотел, такой, как была у меня дома, в Либерце! Хозяин, сдававший жилье в аренду, пообещал, что приведет все в божеский вид в максимально короткие сроки, и что чуть ли не завтра я могу справить новоселье. Этого момента я ждал с нетерпением, в отличие от того же Боры. Он согласился пожить в гостинице рядом с базой и повременить с жильем, поскольку в отличие от меня хотел квартиру ближе к историческому центру города. У него традиционно было немного вещей, тогда как платяной шкаф в моем гостиничном номере уже не выдерживал. Вещи, привезенные из Чехии, мялись и выглядели с каждым днем все ужаснее. Так долго продолжаться не могло, и потому, когда Володя вез меня с вещами в новый дом, все во мне пело. Наконец-то я смогу хоть как-то расслабиться…

Не тут-то было!

Работать с Властимилом, если делать акцент именно на первом слове, означало серьезно заморочиться. Особенно, если на дворе стоит нереальный для декабря мороз, у тебя, недавнего студента, еще нет автомобиля, а пахать приходится по невообразимому графику - в шесть утра подъем и вперед, через весь город, на метро и маршрутках в самый удаленный уголок Петербурга. Я и не знал раньше, что есть такая улица-Глухарская. Полагаю, был не один такой. О ее существовании наверняка не знали даже многие жители ближайших новых домов, жилых небоскребов. Занесенная снегом автобусная остановка, протоптанная тропинка в конце которой виднелась череда тех самых, нужных коттеджей, и сразу же начинался лес, казавшийся зимой чахлым и безнадежным.

Это сейчас некоторые очень горячие, но не до конца компетентные молодые люди, составляющие аппарат футбольного клуба «Зенит», утверждают, что раньше клуб был некой кормушкой, приблизиться к которой означало не только набить карманы деньгами, но и неимоверно возвеличить себя в глазах всего Петербурга. Принято же у нас, питерцев, шутить - у нас город маленький, все друг друга знают. Некомпетентность «нового поколения», которое разглашает «золотые тайны» клуба середины 90-х начала 2000-х, на самом деле заключается не во врожденной тупости, а в слишком юном возрасте и стремлении выдать желаемое за действительное. Откуда такое стремление берется, мы долго рассуждать не станем. Тот, кто умеет читать между строк, еще не раз найдет в дальнейшем тексте яркие примеры из жизни российской административной футбольной действительности.

Так вот на самом деле работать в «Зените» разного рода мелким служащим (если такими, к примеру, называть пресс-атташе клуба) приходилось если не за бесплатно, то уж во всяком случае не за домик в швейцарской деревне. Клуб Европейского Уровня, как «Зенит» времен Виталия Мутко начали со стебом называть в Интернете болельщики, жил Энтузиазмом своих сотрудников, типично питерской фанатичностью и верой в то, что когда-нибудь вернется на землю 1984-й год и настанет черед «Зенита» становиться чемпионом.

Впрочем, молодого человека, у которого на генетическом уровне в разное время проснулись любовь к футболу, а затем и всему чешскому, в тот момент не нужно было мотивировать. Для того, чтобы помочь тренеру «оттуда» поставить на ноги никогда особо не любимый, но все же близкий клуб не нужны были дополнительные стимулы. А потому не замечался ни мороз, ни хронический недосып, ни постоянное давление - вдруг что не так сделаешь, или переведешь. Критиков в Питере всегда хватало, выскочек в околоспортивной тусовке здесь отродясь не любили и с удовольствием смаковали их проколы.

Увлечение новыми обязанностями, однако, не должно было мешать основной, и, безусловно, весьма «высокооплачиваемой» работе в клубной газете «Наш Зенит», к которой в офисе было принято относиться с заметным пренебрежением. Типа, на балансе сидите, а кроме Виталия Леонтьевича вы никому не нужны. Мы, то бишь дамочки из бухгалтерии и менеджеры в пиджачках из отдела рекламы, вас читаем без особого удовольствия, так как и без того ваши рожи видим каждый день. Ну и ладно, спасибо, что хоть Мутко мы были зачем-то нужны. Потому, видимо, нас и продолжали «высоко» оплачивать.

Каждое воскресенье мне надлежало присутствовать на верстке газеты, ибо каждая рабочая единица была на счету. Новых, учитывая уже названные мной выше условия труда, не предвиделось - народ, надо понимать, боялся перетрудиться и не оправдать столь высокого доверия. И вот из-за этой маленькой кадровой проблемы я, корреспондент газеты, ну никак не мог сослаться на то, что сегодня в свой новый дом въезжает Властимил и я, по идее, должен находиться рядом с ним. Чего там - вы же наверняка уже прочли о том, как проходили переговоры тренера с Рапопортом, Морозовым и прочими сотрудниками клуба. Несмотря на то, что впоследствии Мутко взволнованно заявил в ответ на мое ябедничество: «Я поговорю с Сашей!»,гендиректор взял за правило при особо важных разговорах ласково делать мне ручкой - выйди, попей чайку. Я наливался злостью, Властимил недоумевал, но игра шла вовсе не по нашим правилам.

Итак, где-то ближе к вечеру я воодушевленно вычитывал очередной текст очередного фрилансера (говорю же, люди у нас работали лишь ради собственного удовольствия), как вдруг мобильный буквально рявкнул передо мной на столе. Словно предвещал что-то недоброе…

Разумеется, на том конце провода был Властимил. Его голос срывался, клокотал от смеси гнева, растерянности и испуга:

-*Иван, послушай! Тут такое!!

-*Властимил, прежде чем меня напугать скажите - вы, наконец, дома?

-*Дома?! Черта с два я дома! Я приехал в этот барак (на будущее - не стоит пугаться: барак по-чешски означает отдельный дом. Так что никакой чумы, холеры и прочих болезней - прим. авт.), хозяин, болтун немыслимый, долго мне рассказывал, что все приберет, уберет, привезет. Я со всем своим скарбом - ну, ты знаешь, сколько у меня всего было - приехал. Захожу и падаю - такого бардака я в жизни своей не видел. Однажды над моим домом в Либерце уже поработали украинские рабочие. Так я их чуть не убил - все заставил переделывать. А сейчас даже не знаю, кого застрелить! Везде все грязное, захламленное, пыль кругом строительная, спальня моя, белая, еще сохнет, в ней воняет краской, не войти. Единственное место, где можно жить, маленькая детская комната наверху, под крышей. Ну прямо как Карлсон, честное слово! И всего одно теплое одеяло. Слушай, я не знаю, что мне делать, сейчас с ума сойду…

У Властимила до его последних дней в «Зените» оставалось неизменным одно выдающееся качество - своим настроением он заряжал всех вокруг себя. Если Петржела был весел и бодр, тебе хотелось в одиночку бросаться на штурм Измаила и во весь голос распевать любую ерунду, вроде «веселый ветер». Но когда тренер впадал в черную меланхолию, грудь сдавливало предощущение вселенской катастрофы, неотвратимости чего-то плохого. Может, конечно, это я такой впечатлительный…

На этот раз я впервые столкнулся с властимиловской паникой. Текст, мерцавший на мониторе, стерся в памяти еще до того, как я, спустя пять минут, покинул обычную городскую квартиру в спальном районе города, где по выходным проходила верстка газеты, нужной лишь Виталию Леонтьевичу. На секундочку, было уже 9 вечера, а тащиться предстояло через весь город. Но что такое расстояние, дубак и общественный транспорт, когда сознание рисует леденящую кровь картину: Властимил, словно отшельник, сидит, закутавшись в единственное одеяло у 16-ваттовой лампочки, окруженный стенами детской каморки под крышей, и что-то записывает в ежедневник.
 
Для ответа нужно войти/зарегистрироваться
Назад
Верх